На своём месте был и Он сам, вернее Его статуя. Высокая каменная фигура Двуликого Бога сидела у подножия скалы, которая служила храму дальней стеной. Лицо, обращенное ко входу, было спокойно и приветливо. Второе, по традиции, было сокрыто в камне скалы. Его руки лежали на коленях, ладонями вверх.

Рядом стояла жаровня на металлической треноге, в которой мне нужно было сжечь листок пергамента. На нём я предварительно написал всё, чего опасаюсь и всё то, чего желаю. После – положить на правую ладонь цветы, а на левую высыпать пепел оставшийся от пергамента.

Всё как тогда, в далеком детстве.

***

Утром назначенного дня мы вышли из порта Спиринг.

Капитан Двалти закурил трофейную восточную трубку только после того, как шпиль городской ратуши пропал из вида.

– Господин Даммерс, вы вполне можете занять пустующую каюту под свою лабораторию,– прогудел он, – однако вам придётся делить ее с нашим всезнайкой.

– Благодарю, капитан. Прямо сейчас начну обустраивать ее, – с энтузиазмом отреагировал я.

– Я буду у себя в каюте и до ужина не стоит меня беспокоить, – заметил капитан напоследок. Пыхтя трубкой себе в усы, он важно удалился.

Э`тери раздула щеки и выпучила глаза, пародируя капитана «– Господин Даммерс!» Глаза её смеялись: – Похоже этот дядька тебя уважает.

Она была в своей повседневной одежде. Штаны из кожи морского кота, похожие носят наши штурмовики. Сапоги до колена, из чешуйчатой ящерицы, вещь редкая и далеко не дешевая. Флотский свитер под стеганую куртку, что носят обычно охранники северных караванов. Волосы повязала простым серым платком. Оружия при ней я вообще никогда не видел.

При погрузке на корабль, в мою каюту матросы занесли её сундук, спорящий размерами со шкафом. «В запасливую нéлюдь я влюбился», – со смешком подумалось мне.

– Солнце моё, а я ведь до сих пор не знаю, почему тебе так запросто позволили выйти с нами в море? – как бы между прочим, спросил я.

– Дык за красоту неземную, душу ранимую и глаза удивительные! – щурясь от яркого солнца, попыталась она изобразить деревенский говор.

Да уж, её глаза и правда были удивительными. Со стороны они казались полностью лишенными белков, без намека на радужную оболочку и были абсолютно черными. Два бездонных масляно-черных колодца. И только я, приблизившись так, что упирался бы своим носом в её, мог видеть что зрачок и граница у радужки всё-таки есть.

– А если серьёзно? – настаивал я.

– Ты разве не рад что месяцы в пути мы проведем вместе? – изобразила она подозрительность. – А с капитаном мы подружились. Теперь он убежден что я буду вам полезна там, куда мы направляемся, – несколько безразлично ответила гассида.

– Э`тери, ни один офицер судна не в курсе того, что нам предстоит. Как понимать твою осведомленность в этом вопросе? – я начал закипать.

Моя леди наклонилась ко мне и низко рыкнула прямо в ухо:

– За ужином расскажу!

Она рассмеялась и пошла развлекаться, плотоядно улыбаясь матросам и наблюдая как они зеленеют от страха.

Справедливости ради стоит заметить, что к солдатам имперской пехоты она относилась гораздо учтивей. Да и они к ней, как ни странно. Как-будто старые враги, которым вскоре предстоит вместе отражать неведомое. Такое впечатление, что я единственный, кого не уведомили о цели похода.

Солдатам же предстояло провести плавание в скуке. Зная это, капитан Двалти приказал лейтенанту, командующему ротой шестидесяти бойцов, держать казарменный распорядок дня. Так что они занимались тренировками на воздухе до обеда, а после захода солнца им было запрещено покидать казарму на нижней палубе. Поэтому от безделия каждый вечер они ревели строевые и кабацкие песни.