Первый свой Азовский поход Петр предпринял в начале 1695 года. 22-летний царь участвовал в нем лично, но не в качестве командующего, а всего лишь как дипломированный бомбардир. Успешным его назвать было нельзя, российским войскам удалось всего лишь занять две охранявшие выход в море каланчи. Но главный вывод для себя из этого похода молодой Петр сделал. Первое, надо было создавать нормальный морской флот. И второе, армию надо перевооружать. Поэтому, вернувшись, кстати, через Тулу, домой, царь зачастил в Воронеж, где тогда рождался российский флот. А кратчайшая дорога до него лежала опять же через Тулу.

Такой науки, как история тогда в России еще не существовало. Ее еще только предстояло создать Василию Татищеву (^>5), о котором мы еще вспомним несколько позже. Если бы она уже была, кто-нибудь из историков наверняка написал бы о том, как произошло знакомство царя с крупнейшим тульским оружейником. А Никита Демидов Антюфеев, судя по дошедшим до нас сведениям, из всех кузнецов оружейной казенной слободы поставлял в Оружейную палату больше всех ружей. Но, поскольку историков в конце XVII века не было, приходится о жизни Никиты судить по устным преданиям, а о передвижениях и встречах Петра – по дневникам сопровождавших его в походах офицеров-иностранцев, в которых об исторической встрече ничего не сказано. А вот преданий об этой встрече в народе было сложено немало. Наиболее правдоподобно выглядят три из них.

Согласно первой, известной нам от биографа Демидовых, Григория Спасского, все началось с того, что через Тулу проезжал не Петр, а его сподвижник, дипломат Петр Шафиров.

Фаворит Петра был страстным охотником до хорошего оружия. В его коллекции были пистолеты и ружья самых различных систем и самых известных иностранных оружейников. Как-то раз в 1695 году на пути из Воронежа в Москву у него сломался ценный дорожный пистолет работы знаменитого немецкого мастера Кухенрейтера (^>6). Путь проходил через Тулу, где московскому чиновнику посоветовали отдать оружие в починку кузнецам-оружейникам, самым умелым из которых считался Никита Демидович Антюфеев. Вызванный Никита осмотрел пистолет и согласился взять его в ремонт.

Спустя некоторое оговоренное время Шафиров вновь приехал в Тулу для того, чтобы забрать дорогой пистоль. Принесенное Никитой оружие было в полной исправности, и царский посол не мог им нарадоваться. После того, как он похвалил кузнеца и собрался уже достать деньги, чтобы рассчитаться с мастером, тот неожиданно остановил высокого гостя и сказал:

– Так что, ваша милость, этот пистолет – собственной моей работы. У того, что вы мне дать изволили, при починке сломалась затравка, и я ее исправить никак не мог.

Чтобы понять юмор кузнеца, надо знать, что затравкой в кремниевых пистолетах называлась даже не деталь, а расходный материал, с помощью которого в каморе поджигался порох. В зависимости от модели пистолета это мог быть специальный легковоспламеняющийся от искры затравочный порох, который насыпали на затравочную полку или в затравочное отверстие, а мог быть и особый химический капсюль, надевавшийся на затравочный стержень и возгоравшийся после того, как его разбивал спускающийся курок. С таким же успехом кузнец мог сказать: «В пистолете при починке промок порох, а я порох ремонтировать или производить не умею». Пошутив таким образом, Никита достал из-под полы точно такой же, как и предыдущий, пистоль:

– Вот ваш. Не угодно ли Вашему Превосходительству взять два пистолета вместо одного, потому что вина моя, так я и поплатиться должен!

Так шутить с высокопоставленным вельможей было небезопасно, но Никита рискнул. И Шафиров по достоинству оценил его шутку. Осмотрев и опробовав оба пистолета, он убедился, что они ничем не отличаются друг от друга. В восторге от работы тульского кузнеца был не только он, но и все присутствовавшие при этом местные чины. Они знали, сколь искусно может Никита сделать солдатское ружье или карабин, но такой степени мастерства, чтобы так точно воспроизвести чрезвычайно тонкий и изящный иностранный механизм, от него не ожидали. Шафиров щедро расплатился с мастером, а приехав домой, рассказал о тульском самоделкине царю Петру.