– Так, Робби. – Она положила руки ему на плечи. Он почувствовал, что она буквально держалась за него, чтобы не упасть. – Если мы сейчас зайдем домой с такими лицами, нас сразу раскроют. Они уже позавтракали, поэтому отец, скорее всего, в кабинете, мама молится. Господи, мне кажется, я сейчас умру от страха. – Она склонила голову и закрыла глаза.

– Алиса, я сам все скажу. Я во всем виноват. Но, может, ничего и не вскроется. Если только мать не заезжала к бабушке утром… Иди за мной, – выдохнув, произнес Робби, а сам подумал: «Я боюсь еще сильнее, чем ты».

Чем ближе они подходили к двери, тем тише и неуверенней становились их маленькие шаги. В нос били запахи сырой грязи, плесени и ржавого железа. Запахи их детства. Да, не так романтично, как в романах и фильмах. Робби с трудом мог сосредоточиться хотя бы на одной мысли из-за кошмарной головной боли. Он взял Алису за руку. «Все будет хорошо».

Они остановились перед дверью и переглянулись.

– Робби… ну ведь это наши родители. Почему мы так боимся? – она говорила шепотом.

– Не знаю…

В эту секунду они услышали резкие повороты ключа в замке. Дверь открылась изнутри. Перед ними стояла мать. Алиса сжала брату руку.

– Доброе утро, мама, – сказали они в один голос.

Она молча отошла в сторону, пропуская их вперед. Опустив головы, дети переступили порог. Дверь закрылась.

– На кухню. Быстро.

Они послушно разделись и поплелись на кухню. Но, не дойдя до середины коридора, Робби оцепенел. Он увидел знакомую тень на стене. Рука снова начала ныть. Он сунул ее в карман и сделал еще несколько шагов. Он не успел ничего подумать. Картина, развернувшаяся перед ним, не позволяла этого. Все тело изнутри как будто превратилось в клубок непослушного электричества – руки, ноги, плечи, голова рассоединились, потеряли связь. Робби растерялся в прямом смысле слова. За столом сидели Тема, его мама – тетя Женя, – единственный взрослый в комнате, от которого можно было ждать пощады; и отец Робби – Мирон. Когда Робби вошел, отец поднял на него уставшие глаза, но ничего не сказал. Его вялое, впалое лицо почему-то успокаивало. Наверное, потому что не представляло опасности.

– Садитесь. Оба, – сказала мать.

Дети послушно сели. Тема теперь выглядел как обычно. Расслабленные плечи, безразличный взгляд. Его лицо снова ничего не выражало. Ни боли, ни страха, ни стыда. Робби старался не смотреть на него. Тетя Женя выглядела встревоженной. Алиса сидела с опущенной головой, готовая ко всему. Говорила мать:

– Думаю, вы все трое понимаете, что врать нет смысла. За каждое лживое слово вы будете наказаны. Не только мной, но и Богом. Алиса, – та вздрогнула, – где ты была сегодня ночью?

– Я… Мы с Робби были вместе… Мы были у Кати, как я и сказала. Мамочка, мы ничего не…мы просто…

– Не надо оправдывать брата, Алиса. Он сам ответит за себя. Роберт, – он поднял на мать пустые глаза. – Я не разрешила тебе идти на день рождения. Ты ослушался меня, подговорил сестру, устроил погром в чужом доме, подверг опасности себя и нашу семью.

– Да. – Все посмотрели на Робби. Он смотрел на мать. Она казалась чужой, далекой, пугающей. Робби не мог поверить, что кто-то может любить свою мать по-настоящему. «Почему я ничего не чувствую?» Он обманывал себя. Он ненавидел ее. Ненавидел всем сердцем, так сильно, как только может ненавидеть ребенок. За то, что она унижает его сейчас, за то, что гасит в нем любой намек на свободу. Он хотел прямо сейчас взбунтоваться, разорвать ее идиллию, мерзкую тишину, уничтожить порядок, эту ее набожную чистоту, отталкивающую своей безупречностью. Он ненавидел ее кротость, ее смирение перед воображаемым другом «Отвратительно… ненавижу, ненавижу!!!»