Робби отнес сестру в ее комнату, а на обратном пути наткнулся в коридоре на отца, на чьем лице он увидел жутковатое по своей четности сожаление, которое блеснуло в едва заметной улыбке. В рассказах матери отец был чем-то плохим, неприятным, мерзким. Но каждый раз, глядя ему в лицо, Робби испытывал тот самый душераздирающий внутренний конфликт, который, по-видимому, испытывают все дети, чьи родители, объявив войну, вешают детям на уши невкусную холодную лапшу про друг друга.

– Сдала? – спросил отец сиплым голосом, глядя на Робби из-под тяжелых век.

Робби кивнул. Отец направился к ее двери.

– Она спит, пап. Только что…

Но отец просто взялся за ручку, повернул ее и вошел в комнату, где пахло карамелью и чистым бельем. Робби хотел пойти за ним, но не успел сделать вдох – дверь закрылась прямо перед его носом.

Он простоял перед дверью несколько секунд с закрытыми глазами, чувствуя себя самым жалким созданием из всех. Ужаснее всего было то, что так его заставлял себя чувствовать родной отец, которого он любил, несмотря на упрямое сопротивление шаблонов и предвзятого мнения, навязанного вторым по важности человеком в его жизни – родной матерью.

– Я не приеду.

– Не понял. – Тема стоял перед Робби, засунув руки в карманы, глядя на него из-под прикрытых век.

– Она не отпустила. Ах да, и еще сегодня я иду к своей ненаглядной бабуле толочь пюре и выносить ее горшок. Поэтому если ты хочешь как-то спасти мой день, то даже не вздумай меня расспрашивать и уговаривать, а просто принеси мне туда бутылку вискаря.

Тема медленно нахмурился. Он все делал медленно.

– В смысле не пустила? Всегда пускала. В этом году что поменялось?

– Я откуда знаю, если так интересно, сам спроси.

– В смысле, интересно? Ты идти не хочешь, или у тебя снова уход в подноготную?

– Я не знаю. Может, это и к лучшему. К тому же там Вера будет.

Тема прикрыл веки и с выдохом выпустил фирменное:

– Начинается…

Робби ненавидел, когда он говорил так. Тема, зная это, продолжал:

– Да, Вера будет, потому что она берет на себя готовку и коктейли. Можешь не подходить к ней, чертов социопат. А если ты думаешь, что можешь слиться, то нет. Не получится. Ты каждый раз говоришь, что не хочешь, а потом проходит время, тебя затаскиваешь силой, и все. Ты входишь во вкус, и твой прежний мир убеждений и взглядов уходит из-под ног.

– Все, хватит. День рождения, в конце концов, не последняя возможность напиться.

– Точнее, нажраться. В твоем случае только это слово подходит. И еще – дружище, ты странный.

– Друзьям так не говорят.

– Да ну, опять?

– Ненавижу твои шутки.

– У тебя просто чувства юмора нет.

– Есть. Но если тебя смущает что-то, так скажи, а не отшучивайся.

Тема медленно закатил глаза.

– Твое отношение к юмору какое-то нездоровое, дружище. Нет, ты точно накосячил. Она не могла вот так ни с хера не пустить.

Робби не ответил. Просто на первом уроке они сидели на разных партах. На втором Робби оттаял.

– Я передумал.

– Я знал, – изображая улыбку, ответил Тема.

– В задницу все эти запреты. В конце концов, мне будет 17. Хуже уже не будет.

– Радикально. Дружище, а потом ты что делать будешь? В монастырь захотел?

– Перестань называть меня «дружище». И при чем тут монастырь?

– Дружище. Вдруг тебя спалят?

– Да пошел ты.

Они рассмеялись.

– Алиса тоже будет, ты в курсе?

– Чего? – Робби потупился. – В смысле, тоже? – «Вот засранка. И как она умудрилась? Даже не сказала ничего». Робби достал телефон и сразу написал ей. Потом поднял взгляд на Тему. Глаза у него откровенно светились. – Теперь из нас двоих странный ты. Вы ведь не общаетесь. С чего это ты решил ее позвать? Чтобы мне ее там напоили?