– Я Мириам Уэйд. А вы кто?

Ее глаза широко раскрылись от моего ответа, и она двинулась ко мне, чтобы лучше меня разглядеть. Любопытство в ее взгляде было так же велико, как и страх.

– Офицер полиции, – повторила она за мной. – И что вам здесь нужно? Что произошло?

– Убийство.

Вначале она ничего не поняла; будто бы я произнес что-то вроде: «Парковка разрешена не более чем на двадцать минут». А когда поняла, то рассмеялась, и чем дольше она смотрела на меня, тем более истерическим становился ее смех. Ее сжатые в кулаки руки сперва потянулись ко рту, а затем накрыли щеки.

– Да вы шутите…

– Не шучу.

– То есть… труп? И кто это? Это же не?..

– Это я и хочу выяснить, мисс Уэйд. Не взглянете ли на него, может, вы его опознаете?

Она рассматривала мое лицо, будто книжную страницу, ища строчку, которую упустила за чтением; из-под длинных черных ресниц глаза смотрели с волнующей проницательностью, за которой угадывалась настороженность.

– Конечно, – с усилием выговорила она. – Я все еще надеюсь, что вы меня разыгрываете, но пойду. Я хотела бы… То есть я никогда раньше не видела… Ладно, он очень страшный? Вы расскажете, что случилось? Кто вас сюда вызвал?

Я провел ее в зал. Я еще не успел указать на него, как она увидела тот самый Экспонат, лежащий головой в нашу сторону. Когда она отскочила, я точно понял одно: это было для нее неожиданностью. Затем она собралась с духом, вытянув руки по швам, шагнула вперед, заглянула в лицо мертвеца и остановилась. Внезапно нагнувшись, будто бы собираясь встать на колени, она словно опомнилась; ее лицо, ослепительно красивое в лунном свете, вдруг стало не более выразительным, чем зачехленный верх кареты, из которой до этого выпал труп. Это отсутствие выражения почему-то словно бы мгновенно состарило ее. Вдруг в ней произошла какая-то перемена, и на секунду мне показалось, что на ее глаза навернулись слезы. Это ощущение продлилось лишь краткий миг.

Она напряженно поднялась и произнесла тихим голосом:

– Нет, я его не узнаю. Сколько мне еще на это смотреть?

Не знаю, что мною двигало. Думаю, именно некий сердцеедский флёр, исходивший от мужчины, растянувшегося на полу, нечто дерзкое в его мертвенной ухмылке и потертом вечернем наряде, заставили меня произнести следующее:

– Не лгите. Если будете лгать, это невероятно усложнит мою работу.

Она едва улыбнулась, довольно нервно. Ее руки ходили вверх-вниз по бокам платья.

– Вы очень любезны, – ответила она, – но я не лгу. Он напомнил мне кое-кого… вот и все. Бога ради, скажите же, что произошло? Как он сюда попал? Что случилось? Этот нож… – Она указала на него, встрепенувшись, и ее голос сделался еще более пронзительным. – Это же Сэм.

– Какой еще Сэм?

Словно не обращая на меня внимания, она отвернулась и взглянула на вытянутый, несколько даже уродливый ящик, вокруг которого выплясывал Пруэн. Однако мой вопрос она услышала и обернулась ко мне с выражением какого-то жутковатого кокетства, которое тем не менее не избавило ее от неживого, застывшего взгляда и учащенного дыхания, с которым вздымалась и опадала ее грудь.

– Ну уж не обессудьте. Притащив меня осматривать трупы, разве можно ожидать от меня связной речи? Если честно, я ничего такого не имела в виду. Сэм… Сэм Бакстер, это мой друг… ему очень нравился этот нож. Он лежал здесь в какой-то из витрин. Сэм всегда хотел купить этот кинжал у моего отца, чтобы повесить на стену у себя в комнате, он говорил, в этом ноже есть нечто в-в-весьма уродливое и зловещее.

– Успокойтесь, мисс Уэйд. Отойдем отсюда. – Я взял ее под руку и увел в сторону лестницы. – Зачем вы пришли в музей сегодня ночью?