– А что жрет твой подарок? – насторожился отец.

– Так… этих и жрет, – улыбнулся Виктор Михайлович. – Близко не подноси!

Однако Алексей уже во всю вертел крысой перед хищным клювом. Василий был не в восторге и пытался вырваться, царапаясь и отчаянно вертя головой.

– Ну, хватит, – занервничала мать, – отнеси его в клетку и обязательно на крючок закрой, чтоб не выбежал!

– И где это чудо в перьях будет проживать? – озадачился Андрей Андреевич.

– Только не на кухне, там Василий, она его съест! – заявила Татьяна Николаевна.

– Кто кого, еще неизвестно, – послышалось недовольное ворчание Алексея с кухни.

– Будем реалистами: может! – заверил гость. – Вообще-то, она все жрет. И корм собачий, и сосиски… А жить может где угодно… – он резво стал смотреть по сторонам, стараясь не сталкиваться взглядом с именинницей, – где жердочку повесим, там и будет жить, глаз радовать.

– А кто это? – тихо спросила Татьяна Николаевна, хотя ответ был давно очевиден.

– Так сова же! – звонко крикнул Алеша, отчего птица вдруг вскинула голову и взмахнула крылами. Это было ошеломительно. Как будто огромный плащ взметнулся в воздух, и всех стоящих обдало порывом лесного ветра, зашевелившим волосы на головах. Виктор Михайлович кинулся запаковывать сову обратно. Она начала шипеть и угрожающе щелкать клювом. Однако довольно быстро смирилась и, сложив свои огромные крылья, снова сжалась в пернатое яйцо, поджимая под себя одну ногу подобно цапле.

После недолгих обсуждений решено было отметить приезд старого друга на кухне, а сову отнести пока в темную комнату для адаптации. Со всеми мерами предосторожности ее посадили на письменный стол и аккуратно притворили за собой дверь. Алексей тоже вытребовал себе право посидеть на кухне, однако, не успели разлить водку по рюмочкам, как были взбудоражены жутким грохотом и звоном разбитой посуды за стенкой. Бросились в комнату, зажгли свет, и глазам их предстала апокалиптическая картина: на полу валялись книги и стулья, ковер впитывал воду из разбитой вазы, кругом были разбросаны растрепанные розы и астры, что подарили жене. Как маятник из стороны в сторону покачивалась, жалобно позванивая, пышная люстра, от которой отлетело несколько хрустальных пластинок. Завидев пришедших, сова щелкнула клювом и снова распростерла свои гигантские крылья. Физически можно было почувствовать, как она загребает ими плотный воздух, комкает и, отталкиваясь от него сама, швыряет назад. Виктор Михайлович прыгнул на сову, растопырив руки, но опоздал. Огромная птица рванулась вверх, обрушив еще несколько хрустальных пластин с люстры, и со всего размаха саданулась в оконное стекло. От поднятого потока воздуха вновь посыпались книги со шкафа, а с серванта полетели недобитые вазочки и юбилейные кубки.

– Мешок! – закричал Виктор Михайлович, стягивая со стола скатерть вместе с остатками какой-то канцелярии и набрасывая ее на сову. Татьяна Николаевна кинулась за рюкзаком. Схватка была недолгой, но яростной. Птицу снова посадили туда, откуда вынули полчаса назад, оставив лишь небольшой просвет для воздуха. Пока прибирали разор, охая над разбитыми вазами и залитыми водой книгами, рюкзак жил своей жизнью, дулся, шипел и шевелился в прихожей.

– Что делать-то с ней?! – в отчаянии вопрошала жена.

– Ничего, – заверил Виктор Михайлович, – поживет, пообвыкнется, станет ручной.

– Неси-ка ты ее обратно в лес, Михалыч, – именинница начинала совершенно выходить из себя, – пока она освоится, весь сервиз мне в доме укокошит.

– Не надо в лес, – заныл ребенок. – Мы ее приручим, она будет с нами жить.