Так мы пытались вылить суслика, пока не захотелось есть. Прихватив старое ведро, мы побежали домой, солнце уже перевалило зенит, самое время подошло поесть.

Весна, только что сошел снег и отшумели ручьи. По деревьям пошла живительная влага, нужная для роста листьев. В это время, мы ребятишки, лакомились березовкой. Так мы называли сладкий березовый сок, и его было много. Мы договорились с моим другом Колькой после уроков сбегать на поскотину и попить березовки. Взяв небольшой топорик и выбрав по дороге трубочки из сухой высокой травы, мы отправились в березняки поскотины. Выбрав по хорошей березе, делали топориком небольшую насечку, вставляли в нее трубочку. По ней тонкой струйкой потек сок. Можно было что-то подставить и подождать пока наберется сок и потом выпить, но у нас не хватало терпения и мы сразу брали трубку в рот и пили маленькими глотками. Можно было сделать топором лунку побольше и потом пить из нее, но этого мы делать не умели. В лесу попадались такие деревья, на которых когда-то были вырублены такие лунки. Они были старые и смотрелись как не ровно заросшие шрамы, видимо, таким образом деревья старались залечить свое тело. Можно было сбегать на делянку, где рубили дрова на зиму селяне, и там напиться березовки в волю из больших лунок, вырубленных в свежих березовых пнях. Но это было далеко. Так сбегав в лес, полакомившись березовкой, мы вернулись домой – нужно было садиться за уроки, чтобы не схлопотать завтра в школе пару. Эх, если бы не в школу…

Я и мой друг Колька рыбачили у Красного берега. Красный – это один берег нашей реки. Он из красной глины, отвесный и высокий, тут же был единственный перекат. Перед перекатом была заводь с кувшинками. Вот в этой заводи мы и удили пескарей. Отвесная стена берега была вся изрыта норами – это сделали стрижи, они здесь гнездились и выводили потомство. Стрижи были красивые: с длинными раздвоенными хвостами и с белой манишкой. Они стремительны в полете и завораживали наши взгляды. Говорят, стрижи никогда не садятся на землю, потому что они не смогут с нее подняться из-за длины своих крыльев. Наверное, поэтому стрижи всегда гнездятся на обрывах. Питаются стрижи исключительно летающими насекомыми – от них невозможно ускользнуть, настолько они стремительны в полете. Мы с Колькой не столько следили за поплавками, сколько смотрели на стрижей, которые ловко взлетали и прилетали, каждый к своей норке, к своему гнезду, в котором, наверное, были птенцы. «Смотри-смотри», – закричал Колька, показывая рукой в сторону обрыва, – «там кто-то ползет, наверное, это змея». Я посмотрел в ту сторону, куда показывал Колька и увидел змею, медленно ползущую по трещине в глинистом обрыве. Нам было не видно, что это за змея – то ли гадюка, то ли уж. Конечно, змея ползла не просто так – она хотела плотно пообедать птенцами стрижей и занять нору. Стрижи тоже заметили ползущую змею и стали стремительно летать вокруг этого места, пытаясь скинуть змею с обрыва. Мы тоже начали бросать гальку и комки глины, пытаясь попасть в нее. Змея затаилась, но ненадолго, она почти доползла до цели и вот-вот скроется в норке, тут ее и достиг очередной ком глины – змея сорвалась и полетела вниз. Упав на землю, она поползла к воде и поплыла на другую сторону речки. В азарте мы старались попасть в нее, но так и не смогли, змея скрылась в камышах, росших на той стороне. Стрижи успокоились и стали продолжать свои полеты, на лету хватая клювиками все, что летает над заводью, им нужно было кормить свой орущий выводок.

День подходил к концу, мы с другом Колькой смотали удочки и пошли домой, у нас на куканах болтались по паре десятков пескарей и чебаков. Хорошее место у Красного берега, у переката, перед которым в заводи росли белые кувшинки. Красота, которую мы просто не замечали, потому как видели это всегда, мы привыкли к этому.