Гармс, осознав смысл реплики, скривила смазливое лицо. Ее затрясло от волны накатившего стыда. Девушка, не имея возможности сдержать истерический рев, бросилась к умывальнику женской уборной, еще не подозревая, что последнюю фразу учителя немецкого она будет помнить всю свою жизнь.

Наши дни. Вечерело. По улице Павлика Морозова славного города Бельгограда ехал изувеченный направлениями рейсовый автобус 69 маршрута. Будто подраненная скотина, припавшая на правый бок, тарантас постукивал пальцами и исчадно дымил богатой смесью машинного масла и газа, добытого на достопочтенном Кукарачанакском месторождении. Замызганные борта общественного закланца прятали под панцирем грязи рекламный проспект одной из контор по прокату катафалков, которая в данном месте могла бы смотреться несколько цинично, но таковой, однако, не смотрелась.

Салон был относительно полон, городская молодежь, преимущественно сидящая, с первобытным интересом листала ленты социальных сетей. Старшая группа, в большинстве висящая на поручнях, словно почерневшая груша, пространно разглядывала бытие в замороженные окна автобуса. Транспорт штормило и подкидывало на нередких буераках, отчего стойло приходило в ежемоментное движение. Кто-то из пассажиров каждый раз по-особенному тяжко вздыхал, поминая талант рулевого. Но этот умелец продолжал «перевозить кирпичи», потому что сам бельгоградский мэр не оставил сухопутному капитану другого выбора.

Можно почерпнуть ряд глубоких тезисов в сборнике великих цитат и носить на носу две старомодные линзы, как у Антоши Чехонте. Разучить мелодии на электрогитаре и поражать знакомых дам мастерством бренчания на нижней струне. Можно заделать себе любой образ, сообразно моде и внутренней установке. Но нельзя так запросто поменять в России зубы. Даже в ипотеку – под залог еще не родившихся поколений. Об этом размышлял любитель словесности, ненароком разглядывая пассажиров вокруг. Обладатели желтых, кривых, дешевых коронок, будто персонажи страшных кошмаров Франсиско Гойи, погребенного без головы, окружали его своим сомнительным очарованием. «Вот она вся инновация медицины, – думал редактор, вспоминая потоки бравурных отчетов министерства здравоохранения, – Хорошие зубы – как благородный титул, стали уделом избранных».

И все-таки шелкопер тепло относился к людям. Впрочем, его самого вводило в смущение понимание, что скорее эта лояльность лежала на слабых нервах, нежели на большом чувстве любви. А может быть, что еще печальнее – на перманентном желании нравиться, профессиональном обаянии или какой другой ерунде, которая к духовности имела параллельное отношение.

Памфлетист был придавлен соратниками по проезду к вертикальному поручню, располагавшемуся в самом начале пахнувшего отработанными газами салона. Руливший своей легковушкой, редактор не часто оказывался в общественном транспорте. Сама эта необходимость ему не была в тягость. Может быть потому, что где-то в потаенных углах его памяти хранились воспоминания из девяностых, когда он, не имевший тогда собственной повозки, часами ждал редких рейсовых «Газелей», чтобы доехать до работы. Именно тогда, пассажиры Старого района, взявшись за руки, останавливали общественный транспорт, перегораживая трассу целиком. Иначе вынудить сделать остановку переполненный рейс было нельзя. А теперь другая эпоха, можно ездить и автобусом относительно свободно.

Филолог мог вполне себе видеть, как выпрямлялся в своем кресле водитель, переключая разнузданную раздатку, и вены на его грязной и плохо выбритой шее, взбухавшие в момент физических усилий. Как-то нескладно получалось у рулевого управляться с его антилопой, будто сидел он за чужой баранкой. И не говорил он во время движения ни с кем из коллег, как это делали другие перевозчики, сообщая о пробках на дорогах в той стилистике, которая и не снилась классическому жанру настоящего репортажного. Этот же крутил колесо молча, вцепившись в него излишне нервно.