Последняя ремарка была адресована мне.

– Не там… – буркнула я, вспоминая, как держала руки в ванночке, из которой лакала Золушка.

Мои ощущения и все мое нутро орало (приятно), что Камиль ошибается.

– Я дам распоряжение проверить, – достал свой телефон Воеводин, – есть ли в парке «Снегири» ленточная пила, экзотический скворец и не было ли чего странного.

Пока говорил, он поджег свечу с синим пламенем.

– Вы не боитесь спалить особняк? – поинтересовалась я у Воеводина, помня, что здание выстроено преимущественно из дерева.

– Прикоснись к огню, – двинул Воеводин седыми усами, из-за густоты которых вкупе с бровями и не разберешь – улыбается он или хмурится.

Иной раз мне казалось, я прохожу практику в заколдованной сторожке Деда Мороза, где все вверх дном и наши подарки – не пестрые коробочки с игрушками, а цинковые гробы с грузом двести (двести килограмм в среднем весит цинковый гроб с телом, отсюда и название). Сегодня вот был «мячик» в пасти собаки, оказавшийся суставом.

Помощник Деда Воеводина – снеговик Смирнов – такой же отмороженный. А рядом с ним наивная юная Снегурка, что верит в квантовую запутанность любви, и кучка эльфов, уважающих, но побаивающихся седобрового и седоусого Деда.

Быстро коснувшись пламени, я не ощутила совсем ничего, словно воздух погладила. Зажигалась свеча от огня, горела синим, но совсем не нагревалась, оставаясь прохладной. Наверное, такой температуры допамино-окситоциновое сердце у снеговика Камиля.

– Она не греет.

Судя по выражению лица Камиля, тот уже провел свой эксперимент с прикосновением к свечке. Как только свои латексные перчатки не оплавил?

– Холодный огонь, – хмыкнул всезнайка Смирнов.

– Или Благодатный? – добавил Воеводин. – Он не обжигает руки в первые минуты, как спускается. Но откуда? Не знает никто, кроме…

– Кого? – не терпелось мне узнать все, что знает Воеводин.

– Кроме того, у кого есть вера, Кира.

– Вера? Но мы… криминалисты. Нам важны факты и гипотезы.

– Но где заканчивается гипотеза? – спросил Воеводин.

Выдохнув, ответил ему Камиль:

– Там, где начинается вера, что криминалист превратит гипотезу в факт.

Пока Смирнов говорил, он смотрел на веточку с парной вишней, что я повесила за ухо на дачном участке Ляпиной. Сняв вишню с уха, я надкусила одну из ягод. Прыснул алый сок, окропив участок шеи, где находилась сонная артерия Камиля.

«Как это красиво, Кирочка…» – восхитилась во мне Алла, пока Камиль в ужасе покидал веранду бюро, снова перемахивая ограждение в прыжке гибкой черной кошки (с голубыми накладками из латекса на когтях).

Мне не нужны гипотезы, уравнения и сложение в столбик, чтобы посчитать, что после встречи Воронцовых с Журавлевыми из десяти человек из двух птичьих семей условно нормальными остались двое – Максим и я.

Плюс половина Кости, испытавшего на себе действие пыльцы из оранжереи Аллы.

Итого нас – два с половиной человека.

«Подумай тысячу раз, сообщать ли Максу правду? Не придется ли тебе, как Ляпиной, хоронить прикопанную тушку черного ворона, стоит вам приблизиться друг к другу?»

И это уже совершенно точно был мой внутренний голос, а не издевки Камиля или предостережение шепота.

Убийцу в деле со спаниелем Золушкой, бедренным суставом и пером балийского скворца взяли через две недели.

Официальные экспертизы подтвердили слова Камиля: перо было той самой птицы, доставленной в парк «Снегири». Там же обнаружили и слесарный станок, используемый для постройки вольеров.

Воеводин зачитал заключение вслух, и довольный Камиль вздернул нос, произнося без слов в мою сторону: «Вот видишь! Я был прав. Его убили в парке и распилили там же на куски!»