Я знал, что происходит в когда-то великом уме. В его офисе три незнакомца. Если он не проявит осторожность, положение может ухудшиться до такой степени, что его заставят работать. Какое-то мгновение я опасался, что он повернется и уйдет. Это одна из тех ребячливых выходок, которые вынуждают меня относиться скептически к общему состоянию его рассудка.

– Арчибальд, – пробормотал он, – что это значит? Ты намерен побеспокоить меня?

– Нет, сэр, – быстро ответил я. – К вам три клиента. Мистер Олдисс, мистер Браннер, мистер Кларк. Все по имени Чак.

– Чарльз, – прорычал Олдисс.

Жирный сердито посмотрел на меня.

– Клиенты? Ты считаешь меня придурком? У нас столько лет не было клиентов.

– Да, сэр, – согласился я.

Он посмотрел на этих троих, поднял плечи на полдюйма и опустил их. Кивнул вместо приветствия – голова двинулась на два дюйма – что для него равносильно почти поклону.

– Джентльмены, – представил я, – это мистер Койот, э… то есть Лобо. Э… я хочу сказать, мистер Динго. Нет-нет, не подсказывайте. Шакал?

Жирный снова сердито посмотрел на меня.

– Лысик, – сказал он, – к сегодняшнему дню твой ум скатился уже на порог маразма. Я еще помню время, когда у тебя были волосы и ты держал в голове такие сведения, как сколько денег украл Тай Кобб в 1910 году. Почему – никак не могу понять.

Он прошел за свой стол к единственному во всем мире креслу, в котором может удобно разместиться одна седьмая тонны его веса.

С надеждой посмотрел на пресс-папье на столе – кусок окаменевшего дерева, которым когда-то человек по фамилии Дагген воспользовался, чтобы размозжить голову своей жене. Почты под ним не было. Сейчас, когда марки стоят сотню псевдодолларов, кому придет в голову писать письма?

Он потянулся к вделанной в стол кнопке и позвонил – один длинный и один короткий звонок – его сигнал на кухню, чтобы принесли пива.

Трое Чарльзов удивленно пялились на него. Догадываюсь, о чем они думали. Двести восемьдесят пять фунтов мяса – и ни одной унции мускулов.

Франц или Феликс (или как его там, черт побери, зовут?) вошел ковыляющей походкой с пластмассовой квартой пива и стаканом на подносе, поставил это на стол и повернулся уходить. При виде клиентов в его старых глазах появилось некое подобие удивления. Если я его правильно понял, он уже нацелился размахнуться и заказать полдюжины пиццы и фунт салями-синто к ним.

Жирный начал шарить в ящиках своего стола в поисках золотой открывалки, подаренной ему довольным клиентом в те далекие времена, когда клиенты еще бывали довольны нами. Вы только посмотрите на него – ему ли заикаться о старческом маразме. У него такая же никудышная память, какой становится моя собственная.

– Вы продали ее пять лет назад, – сказал я.

Встал, подошел к столу и взял кварту пива, уперся пробкой в край стола и тыльной стороной ладони ударил сверху по пластмассовой бутылке. Пробка слетела, хлопнув, и пролилось немного пены, прежде чем я направил ее в стакан.

Отпив большой глоток, он с отвращением посмотрел на напиток и проворчал:

– Теперь, – пожаловался он, – «шлиц» не отличишь от «шинолы».

Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза, сложил руки на полуакровом брюхе – позе, которую он принимает, когда притворяется, что еще в состоянии думать, – и с надеждой в голосе сказал:

– Если вы, джентльмены, хотите проконсультироваться у частного детектива, почему вы не обратились в агентство Пинкертонов или Дола Боннера, или, может…

– Потому что вы единственный зарегистрированный частный детектив, у кого еще есть лицензия, – ответил Кларк.

– Фы, – фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. – Лысик, что за ерунда? Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым агентством, чтобы до сих пор платить за лицензию?