– Ты видел или слышал, как мистер Уорнер спускается в уборную?

– Нет, сэр, не видел и не слышал. Но там на ступеньках ковер, и смотрел я в другую сторону, так что никак не мог углядеть. Может, слыхал я, как дверь за ним захлопнулась, но под присягой бы не подтвердил.

– Не думаю, чтобы это проясняло ситуацию, – сказал инспектор, когда Уильямса наконец отпустили. – Но ведь никто этого и не ожидал. Хотя мы наверняка установили одну вещь – никто не входил в эту комнату после девушки.

– То есть мы предполагаем, – сказал Фен, – что девушка оставалась в одной из этих комнат с того момента, как вошла, до момента убийства?

– А куда еще она могла пойти?

– Она могла подняться до дверей моей комнаты (не входя в нее) или отправиться в уборную.

Инспектор переварил это новое осложнение с нескрываемым унынием.

– Это нужно будет уточнить, – нехотя согласился он, однако, если бы от него потребовали немедленных действий, ни за что не смог бы придумать, с какого боку за это взяться. – Это нужно будет уточнить, но, пожалуй, позже. А сейчас лучше допросить привратника Парсонса и постараться установить наконец точное время событий.

Найджел воспользовался этим перерывом, чтобы подняться наверх в комнату Фена и позвонить Хелен. Он застал там Роберта за чтением, но тот лишь кивнул и вернулся к своей книге.

К театральному служебному телефону подошла сама Хелен. Найджел прямо сообщил ей, что произошло. На другом конце провода повисло долгое молчание. Потом Хелен тихо сказала:

– Господи! Как это случилось?

– Пока все указывает на самоубийство, – солгал Найджел второй раз за этот вечер.

– Но… почему?

– Бог ее знает, дорогая. Я… не представляю. – Последовала еще одна пауза. Наконец Хелен медленно произнесла:

– Я бы не сказала, что по-настоящему сожалею об этом, хотя, наверное, должна. Это просто… просто шок. Когда это произошло, уже выяснили? Здесь страшный кавардак, Джейн пришлось выходить вместо Изольды, и она спотыкалась на каждом слове. Шейла рвет и мечет.

– Около двух часов назад.

В трубке чуть слышно ахнули:

– Два часа назад… Господи!

– Хелен, дорогая, ты в порядке? Мне приехать?

– Нет, друг мой, со мной все хорошо. Наверное, полицейские будут задавать мне всякие вопросы?

– Боюсь, да. Они придут утром.

– Ладно, Найджел. Мне пора идти, я еще не переоделась. Здесь холодно, а на мне почти ничего нет.

– Храни тебя бог, дорогая моя. Увидимся утром?

– Да, дорогой, конечно.

Найджел повесил трубку и вернулся вниз.

Парсонс, привратник, как раз собирался уходить, когда он вошел. Парсонс был таким же, как Найджел его запомнил, – огромным, грозным, в очках в роговой оправе. Его неизменная враждебность и свирепость плохо сочетались с должностью, которую он занимал в колледже. Найджел подозревал, что он, как и все остальные привратники колледжей, вычитал в бесконечных книжках про Оксфорд, будто привратник – некоронованный король своего учебного заведения, и эта мысль так прочно в нем укоренилась, что никакие столкновения с суровой реальностью не в силах были его переубедить. Его отношение к студентам являлось странной смесью несочетаемого: откровенного запугивания и показной услужливости, и он не уважал никого из них, за исключением тех, кто запугиванию не поддавался. В каждом поколении таких студентов можно было по пальцам пересчитать, но Найджел являлся одним из них, и поэтому Парсонс тепло его поприветствовал.

Показания Парсонса были краткими и дельными. Изольда вошла в колледж без шести минут восемь (он машинально посмотрел на часы, поскольку после девяти женщин пускать не полагалось) и, насколько он мог видеть, сразу направилась в комнату мистера Феллоуза. Роберт Уорнер пришел в пять минут девятого и спросил, как пройти в комнату Фена, куда он также направился сразу, после того как Парсонс убедился, что его там ожидают. Больше никто из чужих после ужина не заходил, хотя мистер Феллоуз привел гостя ранее этим же вечером – примерно в половине седьмого, как думал Парсонс. Члены колледжа входили и выходили, как обычно, но он не помнит, кто конкретно и в какое время. Он удалился, преисполненный достоинства, оставляя инспектора с видом чуть более довольным собой, чем обычно.