– Вы видели, сколько книг написал этот горе-писака и издал за свой счет, – заговорил он подавленным голосом, – это ж сколько деревьев зарублено!

– Убил графомана – спас дерево? – криво усмехнувшись, спросил Филькин.

– В его случае я спас целый лес. Русский лес. Березки родимые спас от вырубки. А то, что вы сказали про фэншуй – это неправда, фэншуй – это исконно русское учение: мох растет с севера, птицы летят на юг, спать надо головой на север, лицом на запад. Печенюшкину я соврал, что спать надо лицом на восток, чтобы мне было проще его прикончить.

– Вы изверг, Буков! – закричала Анна. – Вы за родные березки готовы убить человека.

– Это патриотизм, детка! – ответил Буков и зло ухмыльнулся.

Когда убийцу увели, а Анна рыдала в плечо сержанту, Филькин взглянул в окно на мирные саженцы тополей, которые при определенном поливе могли вырасти в Тополи-М.

«Это что же получается, те две березовые девушки остались без присмотра, – подумал инспектор, – надо бы их навестить».

И он вышел из комнаты с кедровым звоном в штанах, предоставляя Анну заботам сержанта.

Дело об ускакавшем зайчике

– Дурак твой Пелевин, – беззлобно припечатала Китти. – Так долго и тонко описывать чувства молодого человека к некоей Нике, чтобы в финале оказалось, что Ника – это его собака, обыкновенная сука.

– Это постмодернизм, Китти, – возразил полноватый Сергей.

– Попрошу в моем доме не выражаться, – запротестовала Малинка.

– Ты имеешь в виду суку или постмодернизм? – вмешался Перцев.

– И то, и другое.

– Сучий постмодернизм, – не удержался Шура.

– Это про Донцову? – включился в разговор Никанор. И, увидев непонимающие взгляды, добавил. – Ну, женский иронический детектив – сучий постмодернизм.

– А! – поняла Китти. – Это сущий постмодернизм, – поправила она Никанора.

– Вообще, – начал Сергей, – «Ника» чем-то похожа на иронический детектив, вся загадка разрешается в конце. А ты, Китти, занимаешься спойлерством, рассказала все, а ведь этот рассказ еще не все читали.

Тут все запротестовали – читали, мол, знаем.

– Рассказ старый, собаки столько не живут, – заметил Никанор.

Компания из шестерых приятелей встречала Новый год по китайскому календарю. Наступал год огненной обезьяны. Этот год обещал массу пародий, фарса и прочего обезьянничанья. Писатели, пишущие в жанре постмодернизм, могли рассчитывать на финансовые успехи в этом году. Также рекомендовалось носить стринги, поскольку это привлекало покровительство краснопопой макаки.

В компании, встречавшей Новый год, было четверо парней: Сергей, Шура, Никанор и сержант Перцев, и две девушки: Малинка и Китти. Малинка была хозяйкой дома, где происходила эта вечеринка. Домик являлся дачей ее обеспеченных родителей из, как сказали бы американцы, upper middle class. Родители уехали зимой в тропики Козерога и оставили дачу своей юной дочери.

Малинка была сущей снегуркой с ногами от ушей, тонкой талией и будто игрушечным носиком.

Ее подруга Китти была не такой эффектной: низенькой, с носом-бататом, но брала своим неординарным умом. Она помнила всех Нобелевских лауреатов по литературе, хотя ни разу их не читала. Еще она прочла один из плохоньких детективов под названием «Убийца из морга» и посчитала его величайшим из романов.

Шура был длинноволосым блондином, в которого были влюблены и Малинка и Китти. Он был худой как флюгер и менял свое мнение тоже как флюгер.

Сергей был полноватым, бородатым и обожал хард-рок.

Никанор был сущий денди, с прилизанными черными волосами и тонкими, как весенний лед, губами.

Для молоденького с пышными усами сержанта Перцева это была родная компания, с которой он тусил не раз. В другой ситуации он никуда не поехал бы: в начале месяца на работе завал, словно огромный сугроб. Но раз инспектор Филькин позволил себе отпуск с туристической поездкой в тропики Рака, то почему бы и ему не развлечься в приятной компании.