По правде сказать, Иноземцев сам не знал, что из рассказанного им же самим было, а чего не было, он даже не знал, который сегодня день и какое число. И теперь, лежа в кибитке гончара на коврах среди вышитых узорами текинских подушек, с перебинтованной чистыми полотняными бинтами головой, внезапно обнаружил в себе дар сказочника. Ежедневно он тешил любопытство местных ребятишек байками захватывающего содержания о гостеприимстве таинственного Юлбарса, никому не открыв, однако, что на самом деле это было не атамана имя, а тигра, чтобы не портить легенды. Так, поди, рождаются все мифы и предания на земле. Ни за какие богатства бы не признался доктор в своем приключении, если бы проницательные жители аула Кара-Кудук не догадались, что пассажир товарно-пассажирского поезда, несколькими днями ранее ограбленного бандой Бродячего Тигра в нескольких верстах от Уч-Аджи, и есть спасенный ими русский табиб.

Вот как история спасения Иноземцева звучала из уст туземцев.

Вдалеке, на самом высоком песчаном холме, в час заката вдруг показалась арба, запряженная осликом, украденная накануне ночью у гончарных дел мастера, – раз в неделю на сей прекрасной колеснице тот свозил горшки в Чарджуй. Под уздцы ослика вела воздушная фигура в белом, одежды ее развевались на ветру, пронизанные лучами заходящего солнца. Бросились люди к холму, а фигура рассеялась в предзакатном мареве, оставив арбу с Иноземцевым. Все тотчас же поняли, что пред ними сама барсакельмесская пери являлась, которую, по древней легенде, коварный сын персидского шаха – Юлбарс – запер на барсакельмесском острове посреди Аральского моря и ныне, завладев ее душой и сердцем, мучает шантажом и заставляет пособлять в своих набегах.

Уже год минул, как она впервые появилась в здешних краях, а увидеть пери не чаяли текинцы с самых незапамятных времен. С весенним цветением пустыни явилась. Давно уже ни пери, ни дивы, ни гуль-джинны не спускались на землю, не показывались простым смертным. А тут вдруг повадился восточный ангел по пескам шнырять, да не просто так усталому путнику он являлся, готовому любое движение нагретого воздуха принять за спасительный оазис, а возникал он в белых, летящих одеждах на платформе железной дороги перед едущим поездом, перед караванами появлялся, у аулов. Машинистам приходилось состав останавливать, караванщикам замедлять ход вереницы верблюдов, в аулах люди из шатров выскакивали – поглядеть на чудо-деву. А в ту минуту Юлбарс нападал, грабил молниеносно и уходил. И слова поперек сказать не могли, потому как с ним завсегда тигр был, готовый растерзать на части любого, кто хоть движением неловким обратит на себя звериное внимание.

Разное люди говорили о разбойниках этой таинственной шайки. Но то были не аламаны, текинские разбойники – с приходом русских все почтенные аламаны поспешили записаться в конный полк и больше не грабили почтенных аульцев, а напротив, защищали их хозяйство от вторжения персов. То были не персы, ибо хоть и ходил слух, что Юлбарс – персидского правителя сын, а сами басмачи порой в кандурах щеголяли, закаспийское правительство его опровергло, ибо у Насреддин-шаха, кроме сорокалетнего Мозафереддина, генерал-губернатора Азербайджана, живущего в Тебризе, больше сыновей не было.

Запросы делали в Мервский, Самаркандский, Кокандский и Ташкентский уезды, где Юлбарс тоже пошаливал, но бухарцы, хивинцы и кокандцы клялись-божились, что Юлбарс – туркмен, ибо носит тельпек и машет кривой саблей.

Хитрецом еще тем был Бродячий Тигр. В одном месте что-нибудь натворит и исчезает, появляется за тридевять верст от него, меняет костюмы своим разбойникам и под личиной соседа творит произвол. У реки Теджен они бухарцами прикидывались, в горах Чимгана – текинцами, а у Каспия в тюбетейках щеголяли или в островерхих киргизских шапках. Оттого и было у Юлбарса сто легенд и сто личин, одной лишь неизменной чертой оставался – дрессированный тигр.