Вошёл молодой парень в хорошей одежде и, сосредоточившись, начал петь тонким голосом кастрата:

«А Царь сердцем встрепенулся,

На отца он ужаснулся.

И заплакал, затужил,

Всё собранья нарушил.

Послал скорого гонца

Отыскать своего отца:

Чтоб представить бы в столицу

Со иркутской со границы.

Скоро это сотворил,

К отцу двери растворил.

Он вошёл со бурным духом

И сам гордо говорил:

«Сотвори волю мою!

Теперь я имею власть:

Возведу тебя на трон,

Отдам скипетр и венец,

Если только мой отец».

Наш Батюшка Искупитель

Глаголил слово с высоты:

«Что греху я не отец,

Разорить пришёл в конец:

Чистоту буду любить,

Грех хочу весь погубить;

А во праведной семье

Буду в трубушку трубить,

Всех поставить, утвердить!».

Последнее четверостишие присутствующие за столом пропели вместе с певцом, встав и положив руки на плечи друг друга. Пропели трижды, тонкими фальцетами, раскачиваясь из стороны в сторону. Затем певец продолжил:

««А царь жёстко осерчал,

забыл первой свой начал:

Затворил он крепко двери.

«Не хочу быть в твоей вере;

А за этот за смешок

Пошлю в каменный мешок!».

Наш Батюшка Искупитель кротким гласом провестил:

«О! Я бы Павлушку простил!

Воротись ко мне ты, Павел,

Я бы жизнь твою исправил».

А Царь гордо отвечал,

Божества не замечал,

Не стал слушать – и ушёл,

да покоя не нашёл.

Наш Батюшка Искупитель

Своим сердцем воздохнул,

Правой рученькой махнул:

«Пади, земная клеветина,

К вечеру твоя кончина!

Я изберу себе слугу, Царя Бога на кругу,

А земную царску справу

Отдам кроткому Царю.

Я всем тронам и дворцами

Александра благословлю:

Будет верно управлять,

Властям воли не давать…».

Последнее четверостишье опять подхватили гости и вновь, встав, вместе пропели три раза. Затем, степенно простившись с хозяином, убыли в дорогие московские гостиницы, чтобы, отдохнув, с утра убыть по домам: Ярославскую, Владимирскую, Рязанскую, Орловскую, Калужскую, Тульскую и другие губернии. В гостеприимстве и экономии денег они не нуждались, все были очень богатыми людьми. Хозяин проводил всех, поцеловал на прощание, обнял. Гости грузно и медленно закинули тучные, обрюзгшие тела в экипажи. Безбородые кучеры с провисшими щеками бодро заскочили на козлы. Не мешая друг другу, получив приказ от клиентов, начали разъезжаться по улицам Москвы. Хозяин, проводив всех, вернулся в столовую. Остался только один из гостей, терпеливо дожидавшийся Непогодина, старший общины из города Тулы. Главный Кормчий присел к нему за стол, внимательно заглянул в глаза.

– Давай, братушка, поговорим по душам. Всё ли получилось, что обсуждали раньше? – уточнил Артемий Афанасьевич у ожидавшего его гостя.

– Всё получилось удачно, как и задумывали. Бумаги у меня. Поможем нашим братьям в изгнаниях и искупителей наших вытащим из ссылки. А многих и из тюрем удастся освободить. Деньги тоже готовы, кому передать? – уточнил оставшийся гость.

– Хоть и уговаривал я тебя не делать этого, умолял, но ты сам решил и сам всё сделал. Опасность великая в это деле, костей можем не собрать. Боязно очень, но уж коли всё исполнено, посмотрим, как воспользоваться. Прямой шантаж правительства не применить никак. Много больше врагов наших, чем друзей. Но аккуратно попробуем, а если не получится, то передай вместе с деньгами все эти бумаги курьеру от братьев из Румынии. Там сейчас самая активная борьба разворачивается. Глядишь, и придёт из этой страны огненное крещение на всю нашу державу. Но если что – меня не марай, иначе всё большое дело враз погибнет.

– Боишься, Артемий Афанасьевич? За деньги опасаешься или за жизнь свою? – уточнил гость, сердито нахмурившись.

– Нет, не за деньги и не за жизнь, а за наше общее дело волнуюсь. Если полиция прознает про эти дела, не сносить нам головы, всех под корень изведёт. С государством шутки плохи, – раздражённо заявил Непогодин.