Иван Карлыч – так звали форейтора – был нашим стражем, в те баснословные времена (пишу сие полвека спустя, в 1889 году) без провожатого могли гулять только работницы да женщины известного сорта. Во время наших прогулок по безлюдному утреннему бульвару вдоль тихого пруда, по глади которого важно проплывали лебеди, Мари рассказала мне много такого, о чем я не решусь упомянуть даже в своих тайных записках. Была она существом необыкновенным, с пылким, легко зажигающимся характером, с сильными страстями, не находящими утоления в обычной жизни.

Мари была настоящей героиней романа, как – то она проговорилась, что мать ее происходила из древнего грузинского рода. Она показала мне старинное кольцо, доставшееся ей в наследство от умершей матери: очень простое, железное, потемневшее от времени; на тыльной его стороне были выгравированы какие – то буквы, напомнившие мне восточную вязь.

Мари сказала, что грузинский алфавит гораздо древнее русского, а надпись на кольце – строчки из поэмы древнего грузинского поэта, жившего в эпоху Крестовых походов. Кольцо это она не носила – хранила в специальном кованом сундучке как большую реликвию. В другой раз она повторила мне слова своей покойной матушки, говорившей, что истинный мужчина должен обладать семью достоинствами; если память мне не изменяет, назвала она следующие: прекрасная наружность, мудрость и красноречие, сила и великодушие, богатство и пылкость чувств. Я была удивлена.

– Мари, ты жалуешься на мужа, но в твоем Ники воплотились все перечисленные добродетели. Даже красота и богатство, хотя лично для меня идельный мужчина не обязательно должен быть красив и богат.

Помню, она засмеялась и, прищурившись, спросила: «А сила? Ты считаешь, в Ники есть сила?» – и она снова засмеялась, на этот раз громче, даже с каким – то надрывом. Отношения с мужем были постоянной темой ее разговора. Она возвращалась к ним снова и снова.

Но сейчас мне хочется вспомнить один эпизод из времени наших прогулок по московскому бульвару, вполне характеризующий Мари.

Был чудесный день середины лета, солнечный и безмятежный. На Мари было какое – то особенно легкое белое платье, казалось, подует ветерок – и она улетит. Мы шли своим обычным путем вдоль берега пруда, Мари оживленно рассказывала об их с Ники поездке на минеральные воды, где, по ее словам, не было ни одного молодого офицера, лечившего раны на курорте, не признавшегося ей в любви.

Особенно ей запомнился некий Керим, сын именитого горского князя, служивший в российских войсках. Слушая рассказ, я непроизвольно взглянула направо – и увидела молодого человека в бараньей шапке, напряженно глядящего на нас из–за густых деревьев по другую сторону бульвара. Я оглянулась – молодой человек медленно, но неуклонно шел за нами, чуть в стороне от добрейшего Ивана Карловича. Я приостановилась, что заставило остановиться и Мари, недоуменно на меня взглянувшую. – Уж не тот ли это Керим крадется сейчас за нами? – спросила я шепотом, кивая в сторону незнакомца.

Говорила я шутливым тоном, но на самом деле сердце мое ушло в пятки. Время от времени в обществе всплывали рассказы о бесчинствах горцев в покоренных русским оружием областях и об их жажде отмстить кровавым гяурам. Мари оглянулась, увидела юношу и отрицательно покачала головой: «Нет, не он, этот гораздо моложе, да и не военный». Тем временем Иван Карлович с поклоном к нам приблизился.

– Мадам утомился?

Мари наклонилась над ухом старичка, так как был он глуховат, и прокричала: «Иван Карлыч, ступайте на Покровку и купите нам зельтерской воды, а себе пива, и ждите нас в экипаже. Мы скоро будем».