– и что, Вам это о чем-то говорит?

– Пока нет, вздохнула Светлана, но может еще скажет. Я же только начала.

– Ну что же, успехов Вам в поиске, обращайтесь, если что. Нико галантно раскланялся и ушел. Какой приятный парень. Молодой, конечно, как кавалер, но какой-то девчонке повезет. Степан рассказывал, какой надежный и сообразительный Нико. Он всегда был рядом с шефом. В следствии был одним из самых инициативных. Не сидел со скучающим видом на совещаниях, его версии были самыми рабочими. Возможно, они так сошлись со Степаном, потому что оба не употребляли алкоголь, любили спорт. Раз, два в месяц выбирались поиграть в футбол с ребятами из другого подразделения, или просто погонять на великах. Света не вспомнила о том говорил ли Степан есть ли у Нико девушка, может и не говорил. Они еще не дошли до такой степени доверия, чтобы сплетничать, да и вообще-то Свету явно больше интересовало, есть ли девушка у самого Степана.

***

Саша знал, что с ним что-то не так. Он не понимал какой именно у него изъян, но то, что он был ущербный, в свои пять лет, был уверен. Мама начала его так называть почти сразу после того, как ушел отец. Вскоре после того, как отпраздновали его день рождения. Было так здорово, папа отвел его с парой друзей в аквапарк, потом они гоняли на великах и отец с ними. Они, на своих маленьких, а папа, как настоящий вождь племени на своем большом веле, с толстыми колесами. А на завтра с утра они с мамой ругались, как часто в последнее время и он ушел. Мама вслед ему еще тогда крикнула: не думай, что я дам тебе общаться с сыном. Через день Саша решил, что уже можно и спросил как-бы невзначай, вертя в руках и разглядывая своего боевого монстра, которого для уверенности всегда брал с собой: «Мам, а почему папа ушел? И вот тогда случился первый взрыв. Мама повернулась к нему и вместо ее обычного лица на Сашу смотрело перекошенное от злобы и отвращения страшное. Он отшатнулся, ведь это не могла быть мама. А лицо прошептало: из-за тебя, уродца всё, понял?! И закричала так, что Сане показалось, что взревело вокруг и закачались стены «А ну, быстро в свою комнату». Он тогда и понял из-за уродства, отец и ушел, а маме пришлось с ним, маленьким ущербным уродцем остаться. С тех пор, когда он что-то натворит, кричала, что таких как он сдают в интернат и ей надо было. Он тогда сильно боялся этого ужасного интерната. Представлял, как там ходят как зомби другие ущербные дети, пугался, что когда-нибудь опять натворит что-то, чего и сам не знал, но что-то ужасное, иначе мама бы так не кричала, и она все-таки сдаст его в интернат. Тогда он умолял ее: мамочка, я не буду больше, никогда не буду. – Чего не будешь? Издевательски интересовалась она. – Ты ведь даже не знаешь. – Я буду вести себя очень, очень хорошо, пожалуйста, не сдавай меня в интернат. В груди ужас был настолько велик, что он один окажется в этом ужасном месте, совсем один, что казалось, лучше умереть прямо сейчас, тут, или делать что угодно, только чтобы мама оставила его. Пусть без папы, это горе отошло не второй план перед , казалось реальной угрозой интерната. Все казалось не важным – игрушки, даже Петька и Васька – друзья Сани. Хотя их он тоже боялся потерять. Они обещали его найти, если вдруг случится страшное, но они же дети, как они его найдут? Хоть бы он понимал, что делал не так. Тогда бы он просто перестал бы это делать. Но он не знал, поэтому совершенно не представлял, в какой момент начнется буря, которая в итоге грозила закончиться тем, что его сдадут в интернат. Но как бы маленький Саша не старался, всегда он что-то делал, что мама впадала в исступление, а он лишь утверждался в мнении, что дело в его личном ущербе, он урод, а мама вынуждена с ним возиться. Он как-то спросил у Петьки с Васькой: пацаны, а вы не замечаете, что я урод? В пять лет дети бывают очень серьёзные. И если друг задает такой глубокий вопрос, то стоит подумать и ответить. Это уже в восемь, девять, или десять по любому поводу они бы начали ржать, а в свои пять с половиной Петька и Васька всерьез принялись разглядывать Санино лицо, поднимали и разглядывали руки и ноги. В недоумении решили, что может снаружи не видно? Может Сашкиной маме сказали врачи, что он ущербный? Может, давай у своих родителей спросим? – А они-то, откуда могут знать? Врачи-то его мамке только сказали, она же не будет всем рассказывать. Может это какое-то стыдное уродство? Саша потупился. Наверняка стыдное уродство, иначе бы папа не ушел. Вон как они здорово катались на великах. Эх, узнать бы, можно ли это вылечить? Может папа бы вернулся.