Следователь из Москвы раздражал Дениса. Причём раздражал – иррационально. Не заметить его высокий уровень было просто невозможно, вернее – непрофессионально. И Денис наступал на горло собственному самолюбию и вежливо слушал предложения и редкие, но точные замечания Иванова. Даже старался не возражать ему, ловя себя на мысли, что против доводов Иванова протестует не логика, а вредный дух противоречия, который скрипуче и надоедливо шептал Денису в самое ухо, что не бывает хороших следователей. А если и бывают, то не в этой жизни и не в этом отделении. А если всё же такое сказочное стечение обстоятельств случится, то это будет то редкое исключение, которое лишь подтвердит непреложное правило. И будет выглядеть такой сказочный герой совсем не так, как выглядит Иванов.

Когда-то, в далёком отрочестве, заставляли Дениса учить наизусть Пушкина, причём не короткие стишки вроде «Мороз и солнце; день чудесный!», а целого «Евгения Онегина». Поэма про избалованного барчука совсем не нравилась Дениске, но в памяти отложилась. И сейчас, глядя на Иванова, невольно всплывали строки: «…Как денди лондонский одет…».

А денди, или, если по-русски сказать, щёголь, не мог быть хорошим следователем. Да и удивительно: как этот Иванов вообще попал в органы? Он вообще не мог быть следователем, ни хорошим, ни плохим, – явно же из бывших, и рожа, и повадки. А уж одевается… Будто и не тридцать пятый год на дворе, а какой-нибудь там девятьсот первый. Будто и не было революции, и служит он не в советской прокуратуре, а в самой что ни на есть царской жандармерии. Откуда у советского следователя белый шарф, бобровая шуба и холёная высокомерная физиономия? И уж точно рабочая лошадка или, вернее про следователя сказать, ищейка не пробьётся на самый верх следственной иерархии. Следователь из Москвы, да ещё – следователь по важнейшим делам… Да в тридцать с небольшим… Это вообще уже перебор по всем статьям.

На следующий день после убийства Алевтины Матросовой они разъехались в разные стороны. Денис, прихватив с собой Петровича, двинулся к тому самому водопроводчику, Митьку отправили в Торгсин, там нашёлся специалист, который брался по одной нитке определить не только вещь, из которой та нитка была вырвана, но даже и фасон. А вот Иванов и напросившийся с ним Егор отправились к тому самому Сидорову, с которым отдыхала и ужинала в ресторане потерпевшая Матросова.

Такую диспозицию практически и предложил Иванов, дипломатично добавив: «Если товарищ Ожаров не возражает».

Товарищ Ожаров скрипнул зубами от еле сдерживаемого раздражения, но был вынужден признать: это логично и целесообразно. И почти полностью совпадало с его решением, за тем исключением, что с Сидоровым он тоже намеревался сам побеседовать. Но мысленно представив, кто из них двоих, Денис в его порыжевшем тулупе и застиранной офицерской гимнастёрке, купленной по случаю, или Иванов в хорошем заграничном костюме, произведёт на сотрудника наркомата наибольшее впечатление, неохотно и сухо кивнул. Плюс – не разорваться же самому Денису. Как говорится, за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.

Денису очень хотелось уточнить для Иванова список вопросов, которые следовало задать Сидорову, но он сдержался. Ну, во-первых, не тот человек Иванов, который бы подобные нравоучения выдержал, да и стоило соблюдать субординацию хотя бы при группе. А во-вторых, Денис тайно надеялся, что Иванов облажается. Это желание было не только не профессиональным, но и очень вредным. И Денис это понимал. И бесился от этого ещё больше.

Водопроводчика Денис и Петрович застали хоть и дома, но уже на пороге. В подвале дома прорвало трубы, и водопроводчик, хмуро оглядев их с ног до головы, буркнул себе под нос: