Ну что же, подумал Рябов, Доброхотов и сам предложил не задерживаться больше, чем на «пару дней после похорон», значит, сейчас они с Ниной спокойно обсудят все дела именно в смысле оказания всевозможной помощи, он возьмет их под опеку и будет помогать всем, что только понадобится. Но руководить, вникать в повседневные заботы не станет.

Стало проще. Рябов сразу же стал прикидывать свои действия и заглянул в конверт, надеясь, что там лежит листок с именами тех, кто продолжит работу, и сразу же ругнулся: вот склеротик! Доброхотов ведь черным по белому написал о втором листе, который он сейчас и разворачивал. Развернул, глянул, пробежал по диагонали и ничего не понял. Давай-ка еще раз, и внимательно, приказал он сам себе.

«Настоящим я, Доброхотов Денис Матвеевич, завещаю ^>1/_>2 часть дома, расположенного в деревне Кричалиной… по адресу… Рябову Виктору Николаевичу.

Воля, выраженная мной в настоящем документе, повторена и в моем завещании, составленном нотариусом… каковое будет оглашено в установленном законом порядке. Что касается права пользоваться и распоряжаться указанной собственностью, то я предоставляю его вышепоименованному Рябову В.Н. с момента ознакомления с данным документом.

Доброхотов Д.М.

Подпись Доброхотова Д.М. заверяю, нотариус…»

Несколько минут Рябов сидел, тупо глядя на этот второй листок и ничего не понимая. Никакой логики в этом листке не было! Никакой последовательности, никакого смысла и, главное, ни слова о Нине. Ведь наследница – она, и, значит, надо поговорить с ней. Рябов уже поднимался из-за стола, когда вспомнил слова о рисунке, и снова заглянул в конверт. В самом деле, вот он, рисунок, какой-то странный.

На пожелтевшем и измятом листке бумаги нарисован обыкновенный равносторонний треугольник, середины каждой стороны которого были соединены прямыми линиями, которые таким образом разбивали этот треугольник на четыре равные части.

И что это значит? Повертев листок в руках, Рябов сунул его обратно в конверт, решив, что сейчас-то уж точно не до рисунков. Посидел, готовясь к разговору с Ниной, и осознал, что впервые за много лет не знает, какие слова надо сейчас ей сказать, и понял, что просто боится этого разговора… Удивился, осознав, что уже давно не испытывал этого чувства, а потом отправился вниз.

Первый этаж, а он почти весь был занят холлом и кухней, был пуст, и только на диванчике, сжавшись в клубок, лежала Нина. Видимо, она тут просто ждала, когда Рябов разберется с бумагами, и незаметно задремала, а сейчас, будто почувствовав приближение Рябова, заворочалась. Рябов сел напротив и уставился на нее с грустью и нежностью.

– Разобрался со всем? – неожиданно спросила Нина, не раскрывая глаз. Потом села, огляделась. – Есть хочешь?

Рябов посмотрел на часы и сказал:

– Да, наверное, надо бы…

Нина поднялась:

– Посмотрю, что у нас есть. – На пути к холодильнику спросила: – Что он тебе там написал? Не секрет?

Рябов не хотел сейчас говорить об этом, поэтому ответил неопределенно:

– Да так… Разное…

Нина с готовностью подхватила:

– Про архив, видимо.

С ней Рябов никогда не играл, не юлил, поэтому спросил:

– Он много говорил об этом в последнее время?

– Смотря как понимать «последнее время», – ответила Нина. – Ты, Витя, должен для себя понять главное… – повернулась к нему и ткнулась, как маленькая, лбом ему в плечо. – Я тебя раньше так ненавидела… ну, просто так ненавидела, что…

– Ненавидела? Меня? За что? – сжался Рябов.

– Мне казалось, что папа тебя любит сильнее, чем меня!

– Ты с ума сошла!

Рябов хотел засмеяться, но, увидев глаза Нины, сразу отказался от этого.