Записи с камер гимназии №175, показанные в суде ближе к концу процесса, также подтверждают, что дверь кабинета 107 была открыта настежь, но Галявиев даже не пытался туда заходить. Момент установки бомбы у дверей кабинета прокуроры так и не покажут, хотя камера смотрит именно в этом место14.

Показания учителя расстрелянного класса

30 ноября была допрошена учитель 8А Диляра Галиуллина. Во время нападения она была ранена в руку, получила инвалидность и даже спустя полтора года после ранения ходит с рукой на перевязи. Единственная из свидетелей она пришла в суд с адвокатом.

«Дети после праздников так соскучились друг по другу, так общались дружно. Потом был звонок на второй урок, он начинается в 8:55. Как обычно начали урок, повторяли правила, дала задание. Дети начали спокойно работать.

Прошло около 10 минут, я начала проходить по рядам, проверять, как выполняют. Вдруг послышался из коридора тревожный голос Амины Салимовны, но что она говорит – непонятно. А до этого за секунду слышали какие-то хлопки. Сразу мы подумали – что-то не то в столовой, или что-то горит, или учебная эвакуация. Первая мысль была – что это эвакуация. Фразы такие: «та-та-та-та-та». Мы сразу вышли в коридор. Там никого не было. Моя ученица Сагдеева Раиля подошла к Рамзие Наилевне в кабинет 311 и спросила: «Что сказала директор?» Рамзия Наилевна ответила, что надо закрыть кабинеты. Я быстренько собрала детей, мы побежали в класс. Я последняя зашла и закрыла дверь, не на ключ.

Потом дети начали паниковать, я начал их успокаивать, сказала им: «Все хорошо, мы сейчас закроем дверь». Побежала к столу, чтобы забрать ключ. Он лежал на столе, а стол находится около окна. И вдруг случился взрыв. От взрыва оглохли уши. Какой-то мутное, непонятное ощущение… Завибрировал пол, стекла, стены. У нас между коридором и классом в кабинетах было окно, оно разбилось, до сих пор у меня в ушах звук рассыпающегося стекла. От этого дети начали еще больше паниковать. Я им говорила: «Ребята, ложитесь под парты!» И мои старосты, Карим и Аделя, тоже мне помогали, говорили успокоиться, слушаться.

Сейчас я долго рассказываю это, но это было мгновение. Я пошла к столу, но не дошла до своего стола – Аделя мне бросила ключ. Я развернулась и побежала к двери. У меня в голове одна мысль: «Закрыть!» В руках ключ, направляюсь к двери. И вдруг, – остался метр, была уже на пороге – появился вооруженный человек, одет во все черное. В маске, в руках оружие. И он озверённый, такой злой, начал стрелять. Вот откуда у девятнадцатилетнего парня такая злость, я не понимаю! – здесь Галиуллина начала рыдать.

– Первая пуля попала мне в руку, – задыхаясь, продолжала она. – Я смотрела… У меня было черное платье, и у меня кровь, и висела… рука. Потом острую боль чувствовала я в правой руке. Упала, потеряла сознание. Не знаю, сколько времени прошло, открыла глаза. Все лежат. Лужи крови. Я эту картину не могу передать, – голос Галиуллиной сорвался. – Кто где лежит – не могу сказать, все лежат. Но я не могу встать. Потом я вижу рядом на втором ряду Зарипова Амира, как он закрыл глаза… – здесь учитель снова начал плакать.

– Потом там из второго ряда послышался голос Киямовой: «Прощайте, Диляра Ахмадулловна!» У меня тоже не было силы… кровь… я тоже думала умирать, я с ними попрощалась и просила прощения. Потом слышу Карима: «Диляра Ахмадулловна, нога, нога, у меня нет ноги!» Я говорю: «Ребята, я вам не могу помочь, у меня нет руки!» – плакала Галиуллина. – Но я пыталась встать, как-то помочь им, доползти до коридора. Но я не смогла встать. Я не смогла до коридора доползти и легла между стеной и третьим рядом».