– Не переверни церковь!

Перов продолжает тянуть. Раздается треск дерева и люк открывается. Перов падает. Из крышки торчат гвозди. Драгун свешивает туловище вниз.

– Ничего не видно, посветите!

Арамян берет лампаду и опускает вниз. Заглядывают вместе. Драгун и Арамян высовываются из погреба, переглядываются и расплываются в улыбке. Драгун прыгает вниз. Из подпола вылетает пыльная бутылка. Арамян подхватывает ее на лету.

– У-ху! – низкий голос Перова разносится по церкви – Да храни бог, это святое место и его временных обитателей!

Арамян бросает бутылку Перову. Тот ловко ловит ее и саблей сбивает пробку. Нюхает! Держит паузу.

– Ну, не томи! Черт! –Смехов раздражен паузой

– Кагор!

Аромян бросает бутылку Смехову. Тот ловит и срубает пробку. Отпивает из горлышка.

– Не увлекаться!

***

В центре церкви установлен массивный стол. За столом обедают Смехов, Арамян, Ольга, Могила, Перов, Драгун и пленный Француз. Перов поднимает бутылку.

– Господа, графиня, предлагаю выпить за государь-императора Александра! Гип, гип, ура, ура, ура! Истинная дружба куется на войне, в бою с человека слетает вся шелуха из хороших манер, вежливости и воспитания. Остаётся голая сердцевина.

– Перов, голубчик, а вы чертовски правы. – Смехов с удовольствием осматривает присутствующих – Необычные обстоятельства провоцируют необычное поведение. В обычной жизни все сочувствуют несчастьям своих друзей, и лишь немногие – радуются их успехам.

Арамян не отводит глаз от Ольги.

Смехов наклоняется к французу.

– Вы можете выпить за своего императора. Мы уважаем противника и его ценности.

– Спасибо. Если мы когда-то поменяемся местами, вы убедитесь , что мы придерживаемся таких же взглядов. За императора!

Француз в одиночестве выпивает.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Этой войны не было бы, если бы не личная ненависть вашего императора к Бонапарту. Из-за личных отношений гибнут тысячи хороших людей.

– Это вполне естественно, ваш выскочка ставит себя на один уровень с наместником божьим. Да и идеи распространяемые Францией по Европе чужды России.

– Со временем, вы поймете, что наша страна выступила в роли первопроходца и позволила на своем примере увидеть и избежать ненужных кровавых ошибок. Те, кто поумнее, возьмут наш опыт, горький и кровавый, на вооружение и пройдут этот путь без стольких ошибок и потерь. А те, кто поглупее, будут отрицать очевидное, и в итоге заплатят огромную цену за право совершить свои ошибки. Дураки учатся на своем опыте, а умные на чужом.

– А он в чем-то прав. – Ольга пристально смотрела на француза – Взять хотя бы крепостное право. Это же дикость господа. И французы, отменив его, показали пример всей Европе. Вот у вас господа есть крестьяне?

– Мне от батюшки достались четыре тысячи душ в Рязанской губернии. Не понимаю что в этом плохого. Они всем довольны. Приказчики мои не лютуют. Перов хороший хозяин – любой в округе скажет.

– Но ведь они рабы о факту. – Ольга раскраснелась от вина и спора – Это рабство и ни что иное. Вы согласны со мной, ротмистр?

– Это сложный вопрос, сударыня. Наш мир многогранен, и в любом вопросе нет простого решения, но есть множество нюансов. Тем более в таком непростом.

– Ротмистр, это очень простой вопрос. У вас есть крепостные?

– Да, графиня. У меня есть девятьсот шестьдесят три крепостных.

– Вот. Вы, как и мой папа, рабовладелец.

– У вас есть свое мнение и это прекрасно. Но прежде чем вы, со свойственной вашей молодости задором, станете развешивать ярлыки, позвольте рассказать вам одну историю. Одного моего знакомого, вернувшегося в свое поместье после турецкой компании, не покидала странная мысль. Он увидел солдата с семьей. В мундире артиллериста и без рук. Во время компании случалось разное. Ему приходилось, есть из одного котла с солдатами, спать под одним небом, смотреть на одни звезды. И вот мысль про то, что вчера ты с человеком плечом к плечу идешь в бой, а сегодня можешь его продать, поменять на щенка борзой не давала ему покоя. Понял он, что это неправильно и приказал объявить, что отныне любой желающий может получить вольную. И запил от облегчения души и переполнявшего чувства справедливости. Пил крепко, со страстью и небывалым усердием. Три месяца. Оклемавшись и отпарившись в баньке, интересно стало ему узнать, сколько у него осталось душ в крепостничестве. А узнав, крепко удивился. Ни одна душа не пожелала вольную. Привык народ наш, за века, жить в рабстве. Понял он, что и дети их и внуки и правнуки будут нести в себе клеймо раба, не на теле, но на душе. И поменяется все, а сидящее внутри многовековое Рабство будет выбирать вместо свободы, доброго хозяина.