– Но как же он будет, не знаю, председать? Он может разве что ножки у стула обнюхать!
– Я так понимаю, ты станешь его фактическим представителем, – сказал законник. Со стороны сержанта Ангвы послышался писк.
– А что будет в случае его смерти? – спросил Мокриц.
– Ах да, спасибо, что напомнил, – сказал господин Кривс и достал из портфеля бумагу. – Тут все сказано: акции будут распределены среди всех живых членов семьи.
– Среди членов семьи? Чьей семьи, его? Не думаю, что у него была возможность обзавестись семьей!
– Нет, господин фон Липвиг, – ответил Кривс. – Семьи Шиков.
Ветры в голове Мокрица задули холоднее.
– И сколько живут собаки?
– Обычные собаки? – спросил Шнобби Шноббс. – Или такие, которые стоят между толпой Шиков и большим состоянием?
– Капрал Шноббс, вот это было самое уместное замечание! – резко сказала сержант Ангва.
– Звиняюсь, сержант.
– Кхм. – Еще одна моль выпорхнула после кашля Кривса. – Шалопай привык спать в директорских апартаментах в банке, – сказал он. – Ты будешь спать там же. Таково условие завещания.
Мокриц встал.
– Я не обязан ничего этого делать, – крикнул он. – Я никакого преступления не совершал! Нельзя просто взять и с того света перевернуть человеку жизнь… то есть тебе можно, господин Кривс, ничего не имею против, но она…
Из портфеля был извлечен еще один конверт. Господин Кривс улыбался, а это было дурным знаком.
– Еще госпожа Шик написала тебе это проникновенное обращение, – сказал он. – А теперь, сержант, думаю, пришло время нам оставить господина фон Липвига.
Они удалились. Впрочем, несколько мгновений спустя сержант Ангва вернулась и, не говоря ни слова, даже не повернувшись в его сторону, подошла к мешку с игрушками и бросила сверху резиновую косточку.
Мокриц подошел к корзинке и приподнял крышку. Шалопай посмотрел на него, зевнул, а потом встал с подушечки и вытянулся на задних лапках. Он пару раз нерешительно вильнул хвостом, и его огромные глаза наполнились надеждой.
– Нечего на меня смотреть, малыш, – сказал Мокриц и повернулся к нему спиной.
Письмо госпожи Шик было вымочено в лавандовой воде и слегка отдавало джином. Аккуратным старушечьим почерком она писала:
Дорогой господин фон Липвиг!
Я чувствую, что ты милый, добрый человек и не оставишь моего маленького Шалопая на произвол судьбы. Прошу тебя, будь с ним ласков. Он был мне единственным другом в эти трудные времена. Так неделикатно говорить о деньгах в такой момент, но ежегодно тебе будет выписываться сумма в $20.000 (по окончании периода) за выполнение этого поручения, от которого умоляю тебя не отказываться.
Если ты все-таки откажешься или если Шалопай умрет не своей смертью, тобой займется Гильдия Убийц. $100.000 уже лежат на хранении у лорда Низза, так что его подопечные найдут тебя и выпотрошат, как крысу, что будет вполне заслуженно, Умник!
Да благословят тебя боги за твою доброту к отчаявшейся вдове.
Мокриц был впечатлен. И кнут, и пряник. Витинари пользовался только кнутом ну или бил пряником по голове.
Витинари! Вот кому нужно было ответить на кое-какие вопросы!
Волосы у него на загривке стали дыбом, наученные годами постоянных уверток и пряток и излишне чувствительные после письма госпожи Шик, которое никак не шло у Мокрица из головы. Что-то влетело в окно и вонзилось в дверь. Но Мокриц уже нырнул под стол, когда стекло еще только разбивалось.
В двери дребезжала черная стрела.
Мокриц пополз по ковру, потянулся, схватил стрелу и снова прильнул к полу.
Изящным белым курсивом, как гравировка на старинном кольце, на ней было написано: «ГИЛЬДИЯ УБИЙЦ: СТИЛЬ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ».