– Чего же. Поезжай.

– Я бы поехала, да отец не пускает, говорит, что я здоровьем для этого слишком слаба.

– А ты плюнь на отца да поезжай.

Княжна рассмеялась.

– Нет, уж плюнуть-то не могу. Уж очень мы друг друга любим»[19].

Её называли – «дочь Отца», настолько она стремилась быть похожей на Государя. Правда, характер был от матери – вспыльчивый и отходчивый. Любая неправда вызывала у святой княжны горячее негодование. Ещё одной её особенностью были следы какого-то горя, которое она пережила. Хотя она часто смеялась, шутила, в глазах оставалось что-то грустное. Особенно это стало заметно после революции, когда её природная жизнерадостность окончательно исчезла.

Она была совершенно лишена самолюбия, по выражению баронессы Буксгевден. Проще говоря – лишена гордыни. Стоило её попросить о чём-то, мгновенно откликалась, окружала родных постоянной заботой. Ей говорили: «Пойдём гулять», – идёт гулять. «Почитай мне», – тут же берётся за книгу. Так и в госпитале во время войны она выполняла самую тяжёлую работу: делала перевязки гнойных ран, ассистировала при сложных операциях. Государыня не раз писала мужу: «Татьяна заменит меня на перевязках». Мысль, что девушка может возразить, сказать, что устала, даже мимолётным выражением лица показать несогласие, не приходила Царице в голову.

Самое удивительное, что иногда Татьяну всё-таки считали гордячкой, но вот что отвечала на это близкая подруга Императрицы Юлия фон Ден: «Я не знала никого, кому бы гордыня была менее свойственна, чем ей. С ней произошло то же, что и с Её Величеством. Её застенчивость и сдержанность принимали за высокомерие, однако стоило вам познакомиться с ней поближе и завоевать её доверие, как сдержанность исчезала и перед вами представала подлинная Татьяна Николаевна. Она обладала поэтической натурой, жаждала настоящей дружбы. Его Величество горячо любил вторую дочь, и сёстры шутили, что если надо обратиться к Государю с какой-то просьбой, то «непременно уже Татьяна должна попросить Рapá, чтобы он нам это разрешил». Очень высокая, тонкая, как тростинка, она была наделена изящным профилем камеи и каштановыми волосами»[20].

Сдержанность была очень заметной её чертой, никто не помнил, чтобы Татьяна находилась не в духе, была раздражена. Клавдия Битнер, гувернантка детей во время их жизни в Тобольске, пришла к выводу: «Если бы семья лишилась Александры Фёдоровны, то крышей бы для неё была Татьяна Николаевна»[21].

Подвижная и очень смешливая, она была самой озорной из детей. Однажды стащила ванильные булочки с родительского чайного стола, и когда мать решила её наказать, уложив спать пораньше, Государь улыбнулся, сказав: «Я боялся, что у неё скоро вырастут крылья, как у ангела! Я очень рад увидеть, что она человеческий ребёнок».

Отца Маша обожала. Её крик «Хочу к Papá!» был кошмаром для её няни, не всегда успевавшей перехватить ребёнка, стремившегося улизнуть к отцу. Приходилось её запирать, чтобы она не ворвалась к Императору во время приёмов и другой работы.

Весёлый нрав девочки замечательно уживался с сострадательностью. В одном из монастырей Владимирской епархии она заметила больную схимонахиню, сидевшую далеко от встречавших Царскую семью монахинь, и сказала об этом отцу. Когда Государь вышел из храма после молебна, то подошёл к болящей вместе детьми, поговорил, попросил благословения и молитв. Следом подошли все остальные члены семейства, а одинокая матушка-схимонахиня расплакалась от умиления. Такого уважения, внимания она никогда в своей жизни не встречала. Мария сияла от радости, что смогла всё это устроить.