Гнев Инны вырвался наружу, она уже не могла его сдерживать.

– Что ты собираешься предпринять? Где вас искать? – голос мужа звучал растерянно.

– Искать нас не надо, звонить тоже, ты для меня умер. Сдох! Понял?! Всё.

Жена нажала кнопку отбоя, швырнула телефон на тахту и, размазывая по щекам слезы, побежала к аптечке за валерьянкой. На пороге комнаты стояла Юлька. Инна не слышала, как она вошла.

– Ну ты, мать, даешь… – только и смогла она вымолвить.

Некоторое время спустя, немного успокоившись, подруги сидели на тахте и рассуждали.

– Завтра напишу заявление на увольнение и поеду в город за билетами на самолет. Не могу больше здесь оставаться.

– Одумайся! Все-таки десять лет вместе… двое детей… Ведь он тебя не бросает, не выгоняет. Это ты рушишь семью! Своими руками! Ну, гульнул мужик, с кем не бывает? Ведь он не собирался заводить детей с этой… Птичкиной.

– Тебе легко говорить! У твоего детей на стороне нет.

– Да у моего тоже все рыло в пуху. Вспомни, что было год назад… Ничего же, пережили. Скоро второе дите родим.

Инна вынырнула из своей обиды:

– Юлька, ты… беременна? И скрывала от меня?

– Как раз вчера собиралась поделиться, да тебе не до этого было. Вот я и говорю – перетерпи, и все наладится. Все ж таки семья.

– Семья, говоришь? Да от семьи осталась лишь видимость. Раньше мы ходили вместе на рыбалку, за грибами, в кино, зимой на каток. А с тех пор, как Катечка родилась, всё переменилось. Пушкарев живет как квартирант. Он сам по себе, я с девочками сама по себе. Вечно ему не до нас, так и ищет повод сбежать из дома. Всю душу вымотал. Я тебе просто не рассказывала. Да и себе боялась признаться, что все так плохо.

– Но – ради детей!

– Ты хоть раз видела Пушкарева гуляющим с коляской, как другие отцы? А чтобы он с Дашей книжку почитал, уроки помог сделать? Отец… ни ласки, ни внимания дочки не видят. И вообще, не хочу, чтобы мои девочки росли в постоянной лжи, в фальшивых отношениях. Пусть учатся быть свободными.

– Я твоего ничуть не оправдываю, но ты, мать, тоже виновата. Все на себя взяла: сама картошку с рынка тащишь, сама обои клеишь, сама ножи точишь, сама с детьми занимаешься. Пушкареву дома нечего делать, вот он и ищет развлечений на стороне. Надо быть хитрее! Вот, например: мы купили новую стиральную машину, я прикинулась дурочкой: «Ой, здесь столько кнопок! Не могу разобраться! Это только ты можешь освоить». Теперь стирка – его обязанность. Купили пылесос, микроволновку – та же история. Мой знает, что если он в воскресенье сбежит из дома, значит, останется без свежих рубашек и чистых носков, без картошки, с тупыми ножами на кухне. Поэтому моему и не до гулянок.

– С моим этот номер не срабатывает. Ему все пофиг: и обои, и ножи. Я жалела его: «устает, бедный, на службе», освобождала от бытовых проблем. Вот и оценил… отблагодарил.

– Ты подумай хорошенько. Пушкарев ведь один не останется, тут же эта Птичкина в теплое гнездышко шмыгнет.

– Знаешь, это ровно то, что я им обоим желаю. Я даже где-то благодарна этой мадам за то, что открыла мне глаза… и что есть, кому передать Пушкарева, так сказать, в надежные руки.

– Это не ты говоришь, а твоя обида. Слишком много сарказма, бравады. Как бы потом не пожалела. Одна ведь останешься с двумя детьми! Ты бы дождалась мужа, поговорили бы, а потом решали.

– Ничего не говори! Поздно. Слово сказано, обратного пути нет. Всё, хватит! Отслужила. Дембель! Вернусь на гражданку и начну жизнь с чистого листа.

– Не страшно? На четвертом-то десятке…

– Страшно. Но еще страшнее продолжать такую семейную жизнь, впустую угробить годы… всю свою жизнь.