– У тебя просто сил нет, Куми, – стал он успокаивать сестру. – Давай присядем вместе.

Он за руку подвел ее к дивану.

– Возникла новая ситуация, новая и для нас, и для папы. Но мы приспособимся к ней, и станет полегче.

Куми благодарно вслушивалась в слова утешения, они восстанавливали ее силы. Она согласилась завтра же отправить стульчак обратно в магазин.

– Взамен возьму у них судно.

Он посоветовал заехать по дороге к Ченоям и рассказать Роксане, что с отцом. Ее и Йезада необходимо поставить в известность, возможно, они смогут в чем-то помочь.

Это предложение Куми отвергла. Ничем они не помогут – будут только давать бесполезные советы и критиковать. Ей ни к чему налеты семейства Ченой – чтоб они проводили тут вечер за вечером и объясняли, как ухаживать за папой. Особенно этот Йезад. К тому же у нее и так нет сил, а тут придется играть роль гостеприимной хозяйки, предлагать им чай и прохладительные напитки в перерывах между судном и тазиком.

Джал пропустил еще одно утро на бирже. Он молил Бога, чтобы папа потерпел до возвращения Куми. А когда она вернулась, приветствовал судно и утку, будто были они сосудами спасения.

Но оптимизм, вызванный к жизни новыми посудинами, иссяк сразу после их опробования. Больше не требовалось, ломая хребет, поднимать Наримана на стульчак, но все прочее осталось во всей своей отвратительности.

«Это смешно, – говорила Куми, – весь этот технический прогресс, все эти ученые и инженеры до сих пор не изобрели ничего менее мерзкого, чем судно.

– Кому нужны мобильные телефоны, Интернет и прочая ерунда? А как насчет высокотехничного приспособления, чтобы человек сделал номер два в кровати?

Пришлось приспосабливаться. Худо-бедно, но они справлялись с физиологическими функциями отчимова тела, переходя от отвращения к жалости, от жалости к ярости, от ярости снова к отвращению. Они недоумевали и негодовали по поводу того, что человеческое тело из крови и костей, такое целесообразное, пока оно в добром здравии, может вдруг обернуться такой гадостью. Ни возраст Наримана, ни его хвори не подготовили их к этому. Иногда они воспринимали происходящее как личную обиду, как будто отчим нарочно низвел себя до нынешнего состояния назло им. К ночи атмосфера в квартире опять зарядилась напряженностью, сгустилась от высказанных и невысказанных упреков.

Они принесли на подносе ужин и подали ему вставные челюсти в стакане с водой.

– Можете сделать для меня одну вещь? – спросил Нариман.

– Мы делаем для тебя все, что можем, – ответила Куми.

– Конечно, – примирительно улыбнулся он. – Но от моих протезов пахнет. Я уже пять дней не чистил их.

Она выхватила стакан из его рук и, стискивая зубы, понесла в ванную. Вылила воду, следя, чтобы протезы не выпали из стакана, положила в стакан щепотку мыльного порошка, добавила чистой воды, поболтала, дважды ополоснула и вернулась к Нариману, довольная тем, что выполнила задачу, избежав прикосновения к протезам.

Нариман с благодарностью вставил зубы. И передернулся, ощутив вкус мыла.

– Что не так? – спросил Джал.

– Все в порядке. Спасибо за чистые протезы. Кстати, а Роксана знает про меня?

– Как ты думаешь? – озлилась Куми. – Была у меня хоть одна свободная минутка с тех пор, как ты пошел и переломал себе кости? Прошу прощения, если не угодила вашей светлости обслуживанием.

– Не сердись, Куми, – взмолился Нариман, – извини, я не подумал.

Сон еще не пришел и не смягчил боль, но он ответил молчанием на «спокойной ночи, папа» из коридора. Рука заскользила у двери, нащупывая выключатель. Свет погас.

Благословенная темнота. Нариман поерзал – липкая кожа зудела, умоляя посыпать ее тальком. Он попытался почесать спину. После его возвращения из больницы ни Джалу, ни Куми не пришло в голову сменить ему белье. Или дать ему влажное полотенце, не говоря уж о том, чтобы обтереть губкой. Сделали бы, если попросить, но руки у них такие неловкие, что лучше не рисковать.