Доктор покраснел:

– Это университетское начальство виновато: оценки по английскому не засчитывались в средний балл, только посещаемость. Поэтому ребятам было все равно. Но даю вам честное слово, сэр, я в этом хулиганстве не участвовал.

Нариман поднял бровь, и экс-студент исправился:

– Ну, может, свистнул разок или два. Без всякого энтузиазма.

Доктор почувствовал, что разболтался не в меру. Он взялся за фонендоскоп, потом измерил Нариману давление и сделал еще какие-то записи в истории болезни. Но на самом деле ему хотелось, чтобы старый профессор поговорил с ним о жизни.

Он сделал новый заход.

– Сэр, «Старый Мореход» напомнил мне о лучших годах моей жизни, о студенческих годах, – он замялся, – о молодости.

И сразу пожалел о сказанном.

«Чувствительная у доктора совесть, – подумал Нариман. – Четверть века прошло, а он все винит себя за безобразия аудитории. Или это просто его методика общения с больными?»

Ну что ж. Нариман счел за благо отказаться от сарказма.

– В каком году вы посещали мои лекции?

– На первом курсе, в шестьдесят девятом.

– Следовательно, вам сейчас лет сорок.

Доктор кивнул.

– И вы осмеливаетесь говорить о молодости, как будто она уже прошла?

– На самом деле, сэр, я чувствую себя старым, когда я…

– Ха. А как, по-вашему, я чувствую себя, когда мои бывшие студенты говорят со мной о своей молодости? «Пусть Прошлое хоронит своих мертвецов», – процитировал Нариман, закрывая тему.

– «Действуй – действуй в живом Настоящем», – продолжил доктор Тарапоре, ожидая комплимента за опознанную цитату.

– Превосходно. Так давайте следовать совету Лонгфелло. Скажите, когда вы возвратите мне мою лодыжку?

Студент вернулся к действительности.

Доктор Тарапоре, возвращенный к постели пациента, постучал по твердому белому панцирю и изрек:

– Гипс прочный.

Нариман усмотрел в этом некую фривольность.

– Конечно, прочный – цемента здесь хватило бы на ремонт моей квартиры. Ваш гипсовальщик увлекся.

Доктор Тарапоре засмеялся:

– Предплюсна – одна из самых коварных групп костей. Особенно в вашем возрасте. Мы должны обеспечить ей достаточную поддержку, защитить плюсну и зафиксировать ногу в неподвижном состоянии. А ваш паркинсонизм требует от нас особой осторожности. Через четыре недели сделаем еще один снимок, но выписать вас можно уже завтра.

Он пожал Нариману руку и вышел в коридор к Джалу и Куми, ожидавшим его наставлений по уходу за больным.

В последние два дня Джал практически не покидал больницу. И Куми находилась при отчиме с утра до ночи. Нариман был тронут, он уговаривал их пойти домой отдохнуть, поскольку их присутствие в больнице ничего не меняло.

– Ничего, папа, мы составим тебе компанию.

– Известили вы Роксану и Йезада? – спросил он.

– Мы решили пока не тревожить их, – ответила Куми.

Чтобы повеселить Наримана, брат с сестрой стали описывать ему визит Эдуля Мунши, тот краем уха услышал, что в доме произошел несчастный случай. Единственное, что он разобрал, были слова «Нариман Вакиль» и «сломал». Ему больше ничего не требовалось – он явился со своими инструментами и спросил, что нужно починить.

Нариман фыркнул.

– Постой, папа, послушай, что Куми ему ответила!

– Я говорю, конечно, Эдуль, мы будем очень благодарны за починку. Но дело в том, что придется ехать в «Парси Дженерал». Он изумился: «Почему в “Парси Дженерал”»? Я говорю, потому что папа в больнице. «Ну и что?» – говорит он. Я отвечаю, починять надо папину лодыжку!

– Видел бы ты его лицо, папа! – смеялся Джал.

– Я понятия не имел, что он такой отчаянный человек, – усмехнулся Нариман.

Принесли обед. Они помогли установить поднос на ножках. Поделили между собой пудинг с кремом, потому что Нариман отказался от сладкого, а к чему пропадать хорошей еде?.. Вынесли поднос с посудой за дверь, чтобы его забрали, и пожелали Нариману спокойной ночи.