– В его дела лучше вообще не лезть, – сказал Ребров.

– Но если ты так хорошо понимаешь его и уважаешь, чего вспылил-то? – не унималась Наташа.

– Может, потому, – сказала Женя, – что и у тебя тоже работа не сахар. И тебе приходится сталкиваться с самым настоящим злом. Все эти убийства, трупы, смерть… Вот за что могли убить четверых мужчин? Причем молодых? Какое такое зло они могли совершить над этой женщиной?..

– Женька, да ты сама только что и озвучила это самое зло… Насилие. Чего еще? Ну не деньги же они у нее украли?

– Женька, Наташа, вы так рассуждаете, словно точно знаете, что убийца – женщина!

– Мы, конечно, не знаем, но предположить-то можно. Женя, ты чего это раскисла? Из-за Бориса? Не расстраивайся. Ну такая работа у человека. Ну выпил. Успокойся. Давай лучше еще раз выпьем и порассуждаем, кто и за что мог убить этих мужчин.

На террасе показался Петр. В домашнем халате. Увидев распивающую виски троицу, улыбнулся.

Женя подумала, глядя на него: какой же он светлый и спокойный человек! Ничего плохого вокруг не замечает. Обожает свою жену и прощает ей буквально все! Даже то, что она практически не занимается ребенком, что все свободное время либо ищет себя, либо помогает Женьке и Реброву в расследовании, а иногда под настроение навещает своего Льдова, свою странную и затянувшуюся любовь… А ведь и у него уже семья…

– Петр? – Ребров кивнул на бутылку виски.

Петр кивнул, соглашаясь.

Наташа быстро принесла еще один бокал.

– Ну, рассказывайте, что там у вас. – И Петр чокнулся со всеми своим бокалом.

Вот теперь я знаю, что испытывают те, кто решился уйти из жизни добровольно. Суицидники. Какое мерзкое, холодное и колючее слово. Уйти, чтобы не страдать. Уйти, потому что не чувствуешь в себе силы бороться с обрушившимися на тебя несчастьями, испытаниями, болью. Когда нестерпимо жить. Когда даже физическая боль не так страшна и невыносима, как боль душевная. Когда не видишь впереди совсем ничего. Просто одну черноту.

Если бы меня спросили, как так случилось, что я в конце своего пути оказалась в том метро, где меня заметил Олег, я бы сказала уверенно: мое воспитание.

Меня воспитывала бабушка. Светлый человек. Душевная и очень добрая женщина, которая в каждом видела только добро, положительные черты. И меня к этому приучила. Вот почему я получилась такой доверчивой дурой. Будь у меня другое окружение, родители, к примеру, которые открыли бы мне глаза на мир, объяснили, что, помимо близких и родных людей, друзей, существует еще и настоящее зло, научили бы меня различать его, глядишь, и я выросла бы более подготовленной к реальной жизни. Знала бы о существовании жестокости. Нет, конечно, я нормальный человек и знала, вернее, слышала о том, что мир жесток, но мне почему-то казалось, что зло обойдет меня стороной. Что вся грязь и боль где-то там, далеко от меня или вообще в кино. Я была обласкана своей бабушкой, мне с ней так хорошо и спокойно жилось, и я почему-то была уверена в том, что, когда вырасту, мне на моем жизненном пути будут попадаться только хорошие люди.

Она ушла, когда мне оставалась неделя до поступления в медицинское училище. Но после похорон я даже из дома не могла выходить. У меня внутри словно все замерзло. Я не понимала, как теперь жить дальше. Ведь я осталась совсем одна.

В квартире стало так тихо. И так страшно. Меня навещали подруги, звали куда-то с собой, то на день рождения, то просто на вечеринку или в кафе выпить кофе или пиво, но я не могла, не хотела. Моя жизнь замерла и словно потеряла всякий смысл. А еще мне постоянно чудился голос бабушки. Иногда я словно слышала ее тихие неторопливые шаги в квартире, и казалось, что вот сейчас она заглянет в мою комнату и позовет меня завтракать, скажет, что напекла блинчиков… Она была чудесной женщиной, и мне ее страшно не хватает. И кто знает, как сложилась бы моя судьба, если бы она была жива. Уж точно не так, как сейчас…