Отвратительный идеализм, я понимаю, но, в то же самое время, сколько ни смотрю на людей, сколько ни стараюсь увидеть, распознать и запомнить причину, мне становится ясно, как ошибочно полагать о важности нашего существования. Все сливается, и смотреть на человека, как на индивидуума становится невозможно. Каждый год людей все больше, и, казалось бы, жизнь должна становится лучше, ведь мы, люди, можем сделать это без особых проблем, но, нет, все лишь хуже. Каждый день кто‑то умирает – разве мир становится хуже или лучше? Нет, он не меняется. Вот есть человек, условно, он живет, веря в свою уникальность, но ведь на деле он – лишь еще один из бессчётного количества. А все почему? Все одинокого уникальны, а значит нет никакой уникальности. Остается лишь вешать ярлыки, поскольку невозможно уже искать оправдания тем или иным человеческим действиям.

– Возможно это все этап развития, и то, о чем вы говорите, Итан, еще впереди?

– Я отказываюсь в это верить! А если это даже так, значит, все наши жизни моментально теряют смысл, поскольку мы – всего лишь переходный вид, с целью просто прожить жизнь, дабы потом кто‑то, когда‑то смог убедиться в нашей примитивности.

– Разве вы сейчас не думаете, как и те люди, которые были осуждены вами за желание следовать своему эго, доказывая свою значимость?

Он хотел было рассказать, с какого события начался его долгий путь, но умолчал, – …я думаю о других больше, чем о себе… вижу, в чем изъян… разве могу я игнорировать знания?

– Нет, не можете. Но все же, если ваш гнев будет вести вас, то какого результата можно тогда достичь, видя лишь одну сторону?

– Когда‑то давно, я использовал гнев, чтобы сделать нечто хорошее. Я тогда учился, пока мои мать и отец… скажем‑с так, они были плохими людьми и еще более плохими родителями, от чего мне пришлось заниматься младшей сестрой, пока им было плевать. Я ненавидел их так сильно… Отец убил мать, а потом и себя… в общем, я был рад. Правда, ведь они – плохие люди, действительно плохие, просто сделали миру одолжение и самостоятельно ушли из него. Неспособные жить в единстве со всеми не должны мешать остальным, так я считаю. Тогда Валентина, моя сестра, заболела и… она не выжила. Иногда я рад, что она покинула мир еще ребенком, так и не узнав, что таких людей как наши родители очень и очень много. Она была лучше, чем я, чем многие, и она заслуживала лучшего мира, лучшую семью. Как я понял позже, через много лет… – ему хотелось добавить, что случилось чуть позже той самой ночи, когда он познакомился с Бенджамином Хиллом, – …люблю свою сестру, я скучаю по ней до сих пор, забавно, не правда ли? Мне всегда было интересно, не знай я боли утраты, гнева и разочарования, как бы сложилась моя жизнь?

– Это очень грустная история, но у нее есть, чему учится. Ведь ваша любовь дала вам силы терпеть этот гнев, преобразовать его в иную силу, которую вы пустили в работу и знания, привнеся в мир так много, работая в ЦРТ. Будь у вас лишь гнев, слепой и бесконтрольный, вы оставляли бы за собой лишь цепь разрушений, которые никогда бы не дали вам того, что дает любовь.

– Спасибо, – сказал он с трудом, вытирая редкие слезы. Наконец‑то, он смог выговорится и, на удивление, отпустить гнев, словно впервые в жизни ему стало легче, – правда, спасибо, это добрые слова, я редко такое слышу… Моя работа принесла очень много горя… из‑за чего я сейчас и здесь, разве нет?

– Да это так. Но, вдруг это лишь один шаг назад, перед тем, как сделать два шага вперед?

Ильза Этвуд приехала в санаторий, который уже не один десяток лет занимался детьми с ограниченными возможностями, получающий финансирование от Центра Развития Технологиями. Но прибыла она сюда, чтобы увидеть только одного человека. Для нее подобные места являлись примером добродетели со стороны ЦРТ и многих людей, проводивших всю свою жизнь на должностях воспитателей, преподавателей и просто помогая.