Елена Николаевна не помнила, как дошла до кабинета. Ей представилось, что на её месте уже сидит следователь. Кошмарнее недели она в своей жизни не помнила. Никому об инциденте не рассказывала – боялась и директрисы, и сплетен. Что делать? Выход напрашивался сам собой – увольнение! Елена Николаевна даже как-то села за стол, положила перед собой лист бумаги… Увольнение за две недели до экзаменов, кто ж ей позволит? Это, как минимум, беседа в отделе образования. Что она скажет? Маленький город, все на виду, страшно подумать, что будут говорить за её спиной: «Выгнали, уволили, взяточница, воровка…» Как она будет смотреть в глаза своим детям, тем, кто ей верил, кто искренне уважал. Представила, как ученики будут при встрече делать вид, что не узнают… Как же она оказалась в таком положении? Ответа не было.

А жить на что? Она одна с сыном. Помощи ей неоткуда было ждать, алименты приходили копеечные и то нерегулярно, бывший, как обычно, частенько бывал без работы. Если она всё-таки уволится, то и отпускные выплатят не все, как же скоротать лето? И так придётся ехать к матери в деревню, а та на инвалидности. Да и как рассказать матери о таком? Она всю жизнь учила жить так, чтоб никто ни одного дурного слова… Елена Николаевна прижала ладони к пылающим щекам. А если учесть, что работу она здесь не найдёт, то… ситуация выходила из-под контроля. В сумке лежал грандаксин, валокордин и много ещё всего, чего раньше она не знала. Каждое утро с ужасом просыпалась, через силу вставала и шла на работу. Сын, который учился в этой же школе, иногда со страхом всматривался в её лицо и ничего не понимал.

Директриса больше не вызывала, но на каждом совещании выяснялось, что Елена Николаевна не сдаёт вовремя документацию, в её классе масса нарушений, опозданий и так далее. Родители жалуются на слабую подготовку к экзаменам. Это было впервые за всю её пятнадцатилетнюю педагогическую деятельность.

Выходные перед последним звонком. Как она ждала этого дня, ведь это был первый выпуск! Она мечтала, как в красивом платье под звуки вальса выведет своих, таких уже больших детишек. Сколько пережито за эти семь лет… Сколько вложено в каждого… Даже в Белоносова… Вот вам и праздник… Она уж точно запомнит его на всю жизнь…

В субботу обещала подруге встретиться. Усилием воли заставила себя принять приглашение поехать к ней на дачу. Подруга была замужем за главврачом городской поликлиники, и Елена Николаевна подумала: вдруг у него есть какие-нибудь знакомые там, «наверху». Вдруг можно найти какую-нибудь защиту… Но от этой мысли ей стало противно, и она решила, что ничего рассказывать не будет. Не нужны никому чужие беды.

Подруги сидели на террасе и пили пиво. Терраса была уютная, вокруг яркие клумбы, вдоль дорожки – можжевельник, туи. Красота! Елена Николаевна расслабилась:

– Здорово тут у вас, в Глебовке. Дома, наверное, дорогие…

– У кого на что денег хватает. Кстати, вот по соседству директриса твоя строит! Хочешь покажу? Не дом, а замок.

Подружка провела Елену Николаевну за баню, где в заборе была большая щель. Елена Николаевна заглянула внутрь и обомлела – Белоносов-старший орал на рабочего:

– Идиот! Только так, как я сказал! Я прораб здесь! Понял!

Сначала она обрадовалась и остаток дня провела относительно спокойно. Но вернулась домой, и тревожно-истеричное состояние снова охватило её. Ну знает она теперь, что директриса её подставила. И что? Это ничего не меняет. Оставалось ждать.

Сдали ЕГЭ, подготовили ведомости для заполнения аттестатов. У Елены Николаевны был прекрасный почерк, аттестаты заполняла каждый год, понятно было, что и своим детям будет заполнять сама. В этот раз было особенно трудно: нервы на пределе, потому что Елена Николаевна страшно боялась «запороть» бланк. Она всё ещё была под «артобстрелом», ошибаться было нельзя. И так некоторые коллеги перестали с ней общаться, боясь впасть в немилость. Да и те, с которыми были приятельские отношения, старались сочувствовать без свидетелей.