Ордер на однокомнатную квартиру, подъёмные в размере 115 рублей тоже получила сразу. Зашла в комнату, положила на подоконник полюбившиеся яблоки и рассмеялась:

– Вот моя первая мебель!

На работу участковым терапевтом вышла в замечательном настроении.

Через месяц на неё пожаловался пациент. «Жалоба больного – дело привычное, – успокоили коллеги, – а ты ещё и молодой специалист. Не переживай!» Олесю вызвали к главврачу. Волноваться она начала ещё в начале длинного коридора. Зашла в кабинет, главврач что-то писал, на неё не смотрел. Она стояла перед столом и каждой клеточкой чувствовала, как сгущается воздух и приобретает серый оттенок. А она-то была уверена, что это ощущение осталось в родительском доме. Главврач был не в духе, поэтому строго предупредил Олесю и отпустил. Но этого оказалось достаточно: Олеся весь день ходила сама не своя…

– Дурочка! Ты из-за каждого пустяка так переживать будешь? Да это только начало! Ещё года два-три по головке гладить будут, а уж потом… – успокаивала её коллега.

«Это было – гладить по головке?» – всю ночь думала Олеся, ворочаясь в постели.

– А вдруг родители узнают? – у неё всё похолодело внутри. Но это была совсем абсурдная мысль, с ней Олеся и заснула.

Утром она решила, что это был последний раз, когда её вызывали «на ковёр». Остаться на дополнительный приём? – конечно! Принять участие в конференции – с удовольствием! Собрать сведения о пенсионерах – я это сделаю после работы. Главврач давно обратил на неё внимание, но вызывать к себе не любил – стоит, голову в плечи спрячет, взгляд запуганный. Говорит запинаясь. Хотел как-то похвалить за отличную статью на конференцию, но язык не повернулся – раздражал весь её вид.

К тридцати годам Олеся была завотделением, с работой свыклась. Исправно звонила родителям, на извечные вопросы матери: «Начальство тобой довольно? Плохого о тебе в поликлинике не говорят? Ты не грубишь?» – отвечала одинаково. «Довольно», «Не говорят», «Не грублю никому».

С личной жизнью не складывалось – некогда было.

Перед диспансеризацией ветеранов работы было очень много. Новенькая медсестра подвела, не подготовила вовремя карточки. Олеся, раздражённая с утра, не сдержалась:

– Совести у вас нет, работать пришли – так работайте. Или мозгов не хватает?

Медсестра, закусив губу, выскочила. Олеся, сама собой удивлённая, даже улыбнулась:

– Ого! Как я могу! – ей захотелось расправить плечи.

К пятидесяти она стала главврачом своей поликлиники. Родителей похоронила одного за другим. Вступила в наследство и приехала продавать дом. Долго сидела на полу, рассматривала фото, особенно деда.

– А умел ли он любить? – вдруг подумала она, – а его любили? В памяти пронеслись картины детства, юности, и Олеся сделала открытие: мать удивительно похожа на деда, а сама Олеся… на мать. И дед за своей суровостью скрывал страх, и мать тоже. А теперь и Олеся…

– Она последняя, кто сполна заплатил за него. Одиночеством.

– Вай, но это же не жизнь, это ад на земле, – нарушил молчание всё тот же мужской голос с армянским акцентом, – как вы теперь будете дальше?

– Не знаю, скоро на пенсию, молодые и зубастые наступают на пятки. Хоть бы до пенсионного возраста доработать. А то у нас в системе всякое бывает…

– А ведь вы врач, неужели вы не могли попросить помощи у коллег, у психотерапевтов, например.

– Я думала, но пересилить стыд, который испытаешь, рассказывая о своих проблемах, не смогла. Непросто это, ворошить своё грязное бельё. Да я бы и здесь не решилась, но вот Юрочке спасибо и Елене Николаевне. Хотя, знаете, после нашего карантина, может быть, и решусь… Когда я вам рассказывала, мне показалось, что всё не так безысходно.