Здесь в Якутске Бестужев, сам о том не стараясь, расположил к себе все сердца живостью своего ума, красотой, энергичным лицом и фигурой. В доме губернатора каждый сожалел, что только редко можно видеть этого самого интересного из жителей Якутска. Сибиряки и якуты, для которых все европейские события проходят бесследно, не стеснялись выказывать свою симпатию к новому их согражданину Они ему давали лошадей, чтобы он мог ездить на охоту или в соседние леса к близлежащим юртам. Эта доля свободы была предоставлена ссыльному, которому в случае его бегства грозила бы участь несравненно более тяжкая, чем та, в которой он обретался…

Бестужев только что за несколько недель расстался со своим товарищем по несчастью, которого помиловали и которого я встретил в Иркутске. В наследство от него ему осталась та хижина, где они вдвоем жили и которую украсили странной смесью якутской утвари и некоторыми остатками европейской обстановки. Здесь находилось также несколько книг, которые разрешено было отправлять ссыльным. Среди них я нашел экземпляр «Фауста» Гёте, вероятно, первый экземпляр в стране, столь же холодной, как северный полюс.

Бестужев утешал себя также наблюдениями той удивительной обстановки, в которой он очутился. Многие нравы якутов он записал и изобразил в рисунках и помышлял конец своей жизни посвятить изучению языка якутов и тем этнографическим вопросам, которые с их бытом связаны».[194]

IX

Писал Бестужев в Якутске очень мало, и это его тревожило; он все отыскивал причину такого «зла» – и думал, что она в лени, которая разрослась в нем, как добрая крапива… Но он напрасно мучил себя этими мыслями: его талант не шел на убыль, а наоборот, как будто собирался с силами, чтобы сразу развернуться. Правда, ничего крупного и цельного Бестужев за время своей жизни в Якутске не создал; ему как-то совсем не писалось прозой, но зато челнок его воображения, как он говорил, запутался в нитях рифм. Он писал стихи и писал их много. «Его ртутная фантазия, как летучая рыбка, кидалась в разные элементы, не проникая их», и плодом этих полетов были все стихотворные мелочи, которым сам автор не набивал особенно цены, судя по тому, что раскуривал ими иногда свою трубку.

За обширные и серьезные темы он не брался, предпочитая лирическую песнь, описательное стихотворение или балладу. В хорошем балладном стиле разработал он, например, якутскую легенду о неверной жене «Саатырь». Много местных мотивов в описании якутских похорон и верований о шаманах перемешано в этой балладе с обычными красками западного романтизма… Много чувства и живости воображения в описании водопада Шебутуй, который наводил Бестужева на грустные мысли:

Тебе подобно, гордый, шумный,
От высоты родимых скал,
Влекомый страстию безумной,
Я в бездну гибели упал.
Зачем же моего паденья,
Как твоего паденья дым,
Дуга небесного прощенья
Не озарит лучом своим!

Попадаются в его тетрадках как бы «байронические» мотивы на тему о черепах и Наполеоновой колеснице; есть и переводы из Гёте в тоне очень мажорном…

Встречаются пейзажи, полные поэтического настроения:

Тяжко ходят волны хладные,
Буйно ветр шумит крылом,
Только вьются чайки жадные,
На помории пустом.
Только блещет за туманами,
Как созвездие морей,
Над зыбучими полянами
Стая поздних лебедей.
Только с хищностью упорною
Их медлительный отлет
Над твердынею подзорною,
Дикий беркут стережет…
Как осеннее дыхание
Красоту с ее чела,
Так с души моей сияние
Длань судьбины сорвала…
Вей же песней усыпительной,
Перелетная метель,
Хлад забвения мирительный,
Сердца тлеющего цель…
Хоть порой улыбка нежная
Озарит мои черты,