О, как… Вот к такому повороту он готов не был. Знаменитость городская!

— Дела давно минувших лет… До свиданья!

И отвернулся, зашагал быстрее обычного, почти бегом. Закурить бы — да вот уже много лет не курит.

13. Глава 13 "Мокрые ноги"

По дороге Иван решил, что для собственного успокоения поставит в монастыре свечку за упокой Чудачки. По привычке пошёл по берегу, мимо стройки — побрёл, утопая по колено в снегу. Летом, правда, тут тоже не ахти тропа — кусты репейника по пояс вырастают: задолбаешься из футболки выдирать, но ведь ходит народ, дорогу укорачивает. У него сейчас получилось ровно наоборот, да он и не спешил — некуда спешить, не к кому! Дошёл с горем пополам до монастырских ворот, мимо пляжика, где в детстве тайком с братом купались в грязной, конечно, только по мнению родителей, воде. Ноги, правда, и сейчас замочил — прямо как маленький — набрал полные ботинки снега! Сбил с носов налипшие комья и шагнул в арку.

К лавке путь расчищен, но из покупателей никого. Успеется! Иван проводил взглядом небольшую группку гостей города, которых местный экскурсовод заводила в церквушку со старинными росписями. Из-за погоды её всегда держали закрытой, а отец рассказывал, что мальчишкой спокойно прятался в ней, играя с товарищами в войнушку.

У Ивана сейчас тоже идёт война — только уже с собственными чертями. Так что поднялся по лестнице бегом, точно убегал от них, подналёг на тяжёлую дверь, купил у монаха свечку — одну, но самую дорогую. Бросил ещё мелочь, которая случайно оказалась в кошельке, на нужды храма. Огляделся. И здесь он один. Или не один — здесь же божий дом. А вот у него дурдом, а дома, в который хотелось бы вечером вернуться, больше нет.

— Почему у меня свечка падает? — повернулся он к молодому монаху.

Тот молча взял у него свечку, но и в умелых руках та накренилась и грозилась вот-вот упасть.

— За что ставите?

Иван не ожидал вопроса и растерялся. Пожал плечами, вдруг ощутив вес куртки. Точно кто-то кирпич положил в капюшон, не иначе. Метили в голову, да промахнулись.

— За упокой. Рабы божьей Октябрины, — ответил с длительными паузами, точно вдруг превратился в заику. — Не знаю только, крещёная она была или нет…

— Так это к Христу в прямоугольный подсвечник надо ставить, — заворчал парень в рясе, лет так на десять его младше. — Запомните форму, чтобы впредь не путаться. А остальные круглые за здравие. Не сложно ведь разобраться?

Монах не планировал смущать мирянина, а смутил. Иван поджал губы и пробубнил:

— Ну пусть тогда будет за здравие рабы божьей Василисы…

И свечка встала сразу ровно, будто её тут и ждали.

— Случилось чего? — спросил монах.

— Ничего не случилось.

Иван потупился и резво зашагал к двери. Купил все, что обычно привозил тёще. Даже новый фартук, взял последний экземпляр ручной работы. И пряники забрал все, которые оставались. Даже с витрины. У них в семье не зачерствеют. У них. В семье… Он подумал про брата. А потом — про свои мокрые ноги, но в монастырской лавке носки не продавались. Нужно переходить через мост к магазину. Домой не хочется, да и не свободна ещё квартира от счастливых чужих людей, которым нужно семейное фото под ёлочкой. У них она высокая, пушистая, с разноцветными огоньками — искусственная, одним словом, как и все на современных гламурных фотографиях. И взгляды у людей не говорящие, а вопиющие. А раньше даже на паспорт так снимали, что залюбуешься…

И будешь хранить до смерти… Смерти изображённой на фото девушки. Чудачка, чудачка… Успела хоть счастливой побыть? Или только слёзы глотала? Или… Нет… Не могла она с собой покончить, не могла… Какой бы несчастной не была любовь, у неё дочь осталась как подарок. Не спросил ведь, как мама умерла. Теперь вот будет мучиться! Ну почему так сложно выкинуть из головы посторонних людей? Своих бы с их снежными тараканами удержать…