Нашёл, что соврать… И чтобы девочка точно поверила, затараторил с новой силой:

— Она в магазине работала, —и тут Иван понадеялся на то, что Октябрина ему не врала. —Я часто туда заходил. Пару раз проводил твою маму домой, потому что магазин поздно закрывался… В один такой вечер она призналась, что не знает, что делать с последней фотографией. Ну я и ляпнул — отдай, типа, мне… Ну вот… Слушай, Василиса. Ты ж действительно Василиса, да?

Девочка кивнула.

— А маму твою действительно Октябриной звали? — спросил, не закончив первую мысль.

Она снова кивнула.

— Но бабушка звала её Риной.

— Рина… Тоже красиво. И у тебя красивое имя. И сама красивая, как мама. А красивым девочкам нельзя ходить на встречи с незнакомыми дядями. Или ты не одна пришла?

— Одна, — буркнула Василиса и снова отвернулась.

— Больше так не делай, ясно?

Она кивнула, по-прежнему глядя себе под ноги:

— Я так не делаю. Никогда. И я не к незнакомому пришла, а к вам.

— Ну вот… Приехали! Какой же я тебе знакомый?

— Вы мамин знакомый. Значит, и мой.

Да, детская логика, помноженная на бабскую, рулит!

— Ладно, буду твоим знакомым. И как знакомому взрослому ответь честно, зачем ты мне солгала? Зачем притворилась мамой?

— А вы зачем солгали про библиотеку? — спросила с вызовом, но снова не глядя на него. Так легче, наверное, быть взрослой и грубой. — Ещё и не сами написали...

— Потому что не знал, захочет твоя мама, чтобы я отдал ей фотографию, или нет.

— А позвонить?

— Так она не дала мне номера своего телефона, хотя я очень просил. Ну, а ты чего лгала? Ответишь наконец?

Василиса повернула голову: губки надуты, обиделась.

— Мне бы вы фотографию не отдали.

— Почему?

— Потому что это был предлог встретиться с мамой.

— Вот как, да? То есть ты мне не веришь?

— А мне нужна была эта фотография, — продолжала Василиса бубнить, глядя на свои все в снегу сапожки, напрочь проигнорировав реплику Ивана. — Я маму совсем не помню. Бабушка сначала говорила, что она уехала, а потом сказала правду.

— Ты с бабушкой живёшь? — голос снова сделался простуженным, хриплым, и Иван боялся непроизвольно повысить его на Василису.

— Да.

— Понятно.

Он кивал, сам не понимая, чему, потому что понятно ему ничего не было.

— А бабушка знает, что ты пошла за фотографией?

Василиса отрицательно мотнула головой.

— Не знает. Это она нашла её в той группе, но ничего не сказала. Я случайно увидела у неё на компьютере и написала вам.

— Не мне. Моему брату, — перебил Иван зачем-то.

— Пусть брату…

Теперь Василиса замолчала сама.

— Послушай, наша с тобой переписка... Откуда ты знала про...

Он не закончил фразу — хотел сказать «про меня», но звуки увязли в стиснутых зубах. «Я знаю, как умру» — говорила Октябрина, но ему не хотелось этого знать, ему хотелось понять, что происходит сейчас с её дочерью. Три дня на пост Андрея не было никакого отклика, и они забыли про него. Тут вдруг Андрей пересылает ему неотвеченное сообщение от некой Василисы. В нем ничего особенного не было: «Я хотела бы забрать фотографию». Иван машинально вызвал номер брата:

— Не отдавай. Её звали Октябрина.

Тогда Андрей рассмеялся:

— Ну, Ванька, не будь дураком! Ну кто в своём уме назовёт девочку в честь месяца её рождения! Василиса куда ни шло…

— Не отдавай. Я сам отдам.

— Так, решился на встречу? — засмеялся Андрей. — Одобряю…

— Отстань!

Вот ведь встреча вышла… Да уж...

— А я ничего не знаю про Ивана-Царевича…

Василиса по-прежнему смотрела на свои ботинки, но теперь начала стучать носами, оббивая с них снег. Он выпал вчера ночью, морозец держался приличный, и снег оставался рассыпчатым. Снеговика не слепишь… А снежную бабу — тем более. Есть только маленькая съёжившаяся на краю скамейки Снегурочка.