– Индюшечка, детка, помоги Аллочке донести продукты, – попросил меня папуля.

– А что нести? – Я огляделась и с готовностью приняла в объятия трехлитровую банку с вишневым компотом.

Приготовленный папулей по экспериментальному рецепту, этот компот больше походил на сироп и не пришелся по вкусу членам нашей семьи. Чтобы добро не пропадало, папуля щедро поливал приторной вишневкой вареники, блины и пироги. Мне эта фруктово-ягодная добавка очень надоела, поэтому я сказала:

– С удовольствием помогу тебе, Аллочка! – и без промедления понесла банку на лестницу.

– Дядя Боря посоветовал мне добавить в черные бобы тертый соевый сыр с чесноком, – оживленно поведала мне Трошкина по пути на ее пятый этаж. – Он сказал, так будет гораздо вкуснее, чем просто с маслом и зеленью. Ты как думаешь?

– Я думаю головой, в отличие от некоторых! – сердито ответила я, остановившись на коврике под Алкиной дверью и даже притопнув по нему ногой. – Трошкина! Ты известная раззява, но сегодня у тебя, похоже, случился пик умственной тупости! Ты почему дверь не заперла, а? Зачем тебе Денис новый замок поставил?

– Я же всего на минутку выскочила, за зеленью! – ответила беззаботная подружка. – Ну-ка, пропусти меня!

Я посторонилась. Мои руки были заняты банкой, поэтому Трошкина сама толкнула дверь, первой вошла в квартиру и почти сразу с досадой вскричала:

– Блин, опять!

Обнимая банку с вишневкой так, словно она была продолжением моего живота, который в таком виде тянул на восьмой месяц беременности, я шагнула следом за подружкой в маленькую и тесную прихожую. Она сделалась еще более маленькой и тесной из-за падения вешалки с кучей разного барахла. Вешалка, похожая на сказочное чудо-дерево, вступившее в период интенсивного плодоношения, уже лет сто стояла в углу Алкиной прихожки. И все эти сто лет бесшабашная Трошкина без разбору навешивала на круто выгнутые железные рожки куртки, шапки, зонтики, сумки и пакеты. То, что вешалка наконец рухнула, перегородив прихожую на манер баррикады, меня ничуть не удивило. Удивила меня ненормальная реакция Трошкиной, которая сначала резвым козликом перемахнула через препятствие, а потом вдруг завизжала, словно вешалка с кучей барахла была колючей изгородью, больно оцарапавшей ей пятки.

– В чем дело? – широко шагнув, я перенесла одну ногу за баррикаду и остановилась в этой неудобной позиции.

Притиснув к груди брусок вымоченного в рассоле сыра так, что он заплакал, как настоящий младенец, только беззвучно, Алка согнулась пополам, словно играла в «Угадайку» и удачно имитировала букву Г. Пучок петрушки выпал из ее рук и лег точнехонько в изголовье неподвижного тела, придавленного павшей вешалкой!

– Боже! – вскричала я и выронила банку с компотом.

– Боже! – на порядок громче взвизгнула Алка, отшатываясь от растекающейся по полу лужи густо-красной вишневки. – Караул! Спасите-помогите!

Вопли подружки привели меня в чувство.

– Стой на месте, я сейчас! – велела я, шустро вернула ногу обратно, выскочила из квартиры и взметнулась на восьмой этаж, пожалуй, быстрее, чем истребитель вертикального взлета.

В дверь квартиры Дениса я ударила так, словно хотела ее выбить.

– Что еще? – хмуро спросил милый.

– Скорее, к Трошкиной! – выдохнула я.

– Что, она опять загибается? – удивился Денис.

Я хотела ответить, что не она, а кто-то другой, и не загибается, а, похоже, фатальный загиб уже состоялся, но Денис не стал дожидаться моих объяснений. Отодвинув меня в сторону, он вышел из квартиры, мягко отпихнул рвущегося следом Барклая и запер дверь на ключ.

– Пра. вильно! – прошептала я. – Двери нужно закрывать! А то Трошкина, дура такая…