Чтобы как-то компенсировать недостаток научной аргументации, я, с вашего позволения, воспользуюсь личным опытом. Всё-таки я по профессии врач-психиатр, и «сломанных» буквально на ровном месте картин реальности я повидал предостаточно.
Впрочем, это прямо личная-личная история. Так уже случилось, что в 1997 году, буквально перед выпуском из Военно-медицинской академии, я загремел в неврологическую реанимацию с периферическим параличом.
Соседи по реанимации у меня не отличались готовностью к коммуникации – тяжёлые инсульты, отёки мозга и т. п. По большей части у нас было тихо, как в могиле, иногда в буквальном смысле этого слова.
Но однажды к нам подселили невероятно бодрого для нашей тихой компании пациента. Это был ещё молодой мужчина около 40 лет с корсаковским синдромом. Последний, доложу я вам, будет даже поярче, чем синдром Капгра. Но он уж слишком суетный, чтобы иллюстрировать им тонкости работы мозга. А вот для общей иллюстрации – самое то.
Человек в этом состоянии просто напрочь дезориентирован во времени, пространстве и собственной личности. То есть он буквально не понимает, кто он и где, что происходит и какую он во всём этом играет роль.
Самой драматичной, конечно, выдалась первая ночь. При госпитализации его накачали нейролептиками, чтобы он сильно не куролесил. Но к ночи их действие пошло на спад, и я встретился с его галлюцинозом самым неотвратимым для себя образом.
Хорошо помню, как он командовал пиратской шхуной, попавшей в шторм. Лёжа на кровати, он уверенно отдавал мне команды, не сомневаясь, что я матрос из его команды. Видимо, при заезде в реанимацию он видел кого-то из моих однокурсников в морской форме, которые узнавали у персонала, как мои дела. Его мозг, можно предположить, выхватил один факт и начал в своём внутреннем хаосе грезить пиратами и штормами.
Поскольку я сам лежал с параличом, мне даже при желании с этого «корабля» было не сбежать, а медперсонал, как назло, куда-то отлучился. Ну и что делать? Я подыгрываю, вяло рапортую – мол, всё хорошо, капитан, грот-мачта восстановлена, ветер слабеет!
И вроде бы он унимается, а я погружаюсь в тяжёлую дрёму.
Следующий кадр: он стоит у моей кровати с явным намерение помочиться под мою капельницу. Ну да, если сильно напрячь воображение, то можно, наверное, представить себе, что банка сверху – это что-то вроде сливного бачка (такая конструкция туалетов была тогда в ходу). Вопрос: что мне-то делать?!
– Подожди, – кричу, – этот унитаз сломан! Вон, можно в раковину!
Показываю ему в направлении аппарата для вентиляции лёгких, он поворачивается и уверенно идёт туда, а я пока пытаюсь дозваться дежурного. Ну и дальше всё примерно в таком духе…
Не знаю, что точно приключилось с этим бедолагой: его быстро перевели в психиатрию. Но скорее всего, это был небольшой инсульт в зоне гиппокампа – маленькая аневризма лопнула. Внешне, как вы понимаете, он выглядел совершенно нормально – ходил, говорил, реагировал.
Однако же одно небольшое поражение мозга, не затронувшее ни одной значимой функции, смогло полностью лишить человека личности.
А его мозг стал видеть сны наяву – по-научному, конфабулировать – собирать из каких-то обрывков целостное представление о том, что происходит вокруг.
Помню, как на следующий день к нему пустили жену – она что-то ему рассказывала, о чём-то спрашивала, поила простоквашей. Он с ней общался, всё вроде бы хорошо. Но когда она ушла, он повернулся ко мне и спросил заговорщицким тоном: «А кто это была?» Я ответил: «Твоя жена». «А-а…» – произнёс он, словно бы мы говорили о чём-то совершенно отвлечённом.