Льёт и пародией слова унижен

Твой ощущением света – герой,

Ценит за жалостью новую нишу,

Но одинок и на этом с собой -

Стал на абстрактном ходу – идиомой,

Целью коварства умелой руки,

Что декаданс над прелюдией ровной,

Слаженной ловкостью боли у века.

Жил ли готовому сердцу – порой

Загнанный зверь поведения кванта,

Подлому слову проник с головой

В вехи умелого страха – коварно,

Стал обличителем странной тоски

Ждать неприкаянный свет одиноко,

Взяв от кисти утомлённое эхо

Цвета иллюзии в полной руке.

Стало безжизненно бредом картины

Спать утомлённое поле достатка,

В жизни руины его нигилизма,

Волей униженной гордой тоски,

До истощения части и целого

Верит сюжет обещания маски,

Словно художнику сердца – руины

Сами униженно смотрят вослед.

Нам задают обнищания маски,

Цветом идиллии новую глину,

Ей от рождения стали стараться

Жить по природе униженно завтра.

Были не страхом смотреть,

Ролью бегущей строки от ума -

Эхо любви не хотеть

Подлому слову прижизненной маски.

Ловко абстракцией ловит вину

Каждый манер уникальной тоски,

В цвете её аллегорий – смотри,

Что отношение ханжества мира,

Стало умеренным плыть на вине,

Страхом задетой картины последнего

Слова чутья уникальной природы,

Гордости мифа о тонкой любви.

Белым уносит оценки ему

На привилегии нового мира,

Сколько успел – рисовал на ходу,

Завтра желая униженно жить,

Верой ли ставил пути на преграде,

Формой обычности новую рамку,

Чтобы любви обывателя ради -

Видеть утопии в чистом аду.

Снова желать потакать на вину

Холода долгой руины на завтра,

Смерти из этой вины одному -

Глиной потерянной маски пространства.

Способ ли видит манеры – войну,

Сплошь постоянное поле вины

Над одиночеством полной луны

В небе любви обывательской маски?

Словно рисует проклятье ума

Вечное слово внутри диалекта,

Цвета заросшего формой добра,

Но одинокого в склепе от света,

Верной пародии мифа утопии,

Сладкой коварным упрёком былин,

Где одинокие стали, как Боги -

Мы походить на манеры войны.

Жить из прелюдии сердца у страха,

За приспособленной маской уюта,

Верить по чёрной тоске одному -

Личному призраку нового счёта,

Сном забывая руин – фатализмы,

Снова рисуя портрет из далёкой

Вечности фобии над эпохальным

В поле забвения чистой вины.

Слажена близко и ноет упрёком,

Тешит свои подопечные звуки -

Доблесть тяжёлой разлуки,

Времени черт фатализма его

Долго художнику верит цена,

Где постоянство твоя идиома,

Над головой покрывает укромно -

Сложный рассвет удаления мук,

Хочет убиться в вине за собой

Жалости боли источник причины,

Что обывателю мерное имя

В жизненной рамке путей из войны.

Вышел виной и зашёл одиноко,

Став на абстрактном плато идиомы -

Новому счёту прелюдией Бога,

Долго ли словом, но в чистой вине.

Опальный шёл и проводил мечту,

Усыпанную новым эталоном -

Сегодня ли по солнечному склону,

Украдкой проводя природы свет.

Не отличался формой фатализма,

Мерцая на отличиях последних

Посредственной игры его потери

И окружённой миром тишины.

За человеком сохранял приличие,

Достаток фатализма мерил слову,

О чём и шёл спонтанному оковой

На дедуктивной роскоши мечты.

Последним провожал не этот день,

Имея личность на чертах любви

Затронул укоризну и огни

В способности гордыни понимать,

Своей природой личной красоты -

Взывать над обличением укора

И снова возвышаться нам под стать,

Что бедность укрощения мечты.

Волнителен способностью летать,

Как пищу поднимает кругозор

О слово на логической преграде,

Чтоб видеть дедуктивное родство.

Спросило общество: «А это для кого?

Кто будет объяснять любви надзор,

Из преисподней чистой красоты

Присутствия обыденности права?

Как в этот мир теперь смотреть

На зеркале прямого приговора,