Но поражает меня другое. Когда я в тот день уже собираюсь уходить, он протягивает мне направление на томографию.

– Зачем это мне? – удивляюсь.

– У Вас что-то не в порядке с носом.

И в правду, я заметил, что слева сопли идут, а правая ноздря сухая.

– Что бы это могло значить?

– Скорее всего, – вздыхает доктор, – в правой гайморовой пазухе что-то мешает.

– Что там может мешать-то?! – совершенно не хочу воспринять действительность я.

– Не знаю, – снова разводит руками доктор. – Поэтому и направляю провериться. Был случай, что одному пациенту зуб дёргали, а осколки в пазуху и затянуло.

– Да не дёргал я на той стороне челюсти зубы… – продолжаю отрицать факты я.

– Надо убедиться. Проверить, – жмёт мне на прощание руку врач.

И я отправляюсь на томографию. Да, действительно, там находят в гайморовой пазухе инородное тело. Потом Толкун, прочитав заключение, отправляет меня в Жуковский. В ЛОР-хирургию. Как ни парадоксально, но это единственная больница в Московской Области, где могут выдрать зуб через нос.

– А если я не лягу на операцию? – интересуюсь у светила я на консультации. У местного эскулапа Виктора Викторовича Лиманского.

– Ваше право. – Врач молодой, но, видимо, умудрён опытом. – Но тогда в одно из воспалений гной может выдавить инородное тело в мозг.

В мозг я не хочу. И вот, почти месяц спустя, я еду на назначенную мне операцию. Как в том анекдоте драли гланды через зад, мне предстоит выдрать пломбу через нос.

Ох, жду я милого с работы,

Разливаю в чашки щи.

А мне детей своих охота,

Не испечь же их в печи.

Ух-ты, ах-ты!

На семейной вахте!

Уже второй день шёл дождь. Нина любила такую погоду, когда тёплый летний дождик прибивает дневную жару, что стояла больше недели. На улице было не зябко, но и полуденный зной не отбивал желание хлопотать по дому.

На обед муж Пётр обычно прибегал домой. Похлебает щи, расскажет новости и снова упылит на станцию. Да, любил он именно щи, борщ категорически не воспринимал. Не нравилась ему "ржавчина", придающая, как ему казалось, тошнотворный привкус. Отдельно свежие помидоры обожал, а приправленные на их обжарке продукты не переносил. И в кого это он такой? Ну, с этим его бзиком Нина смирилась, да и сама уже перестала вспоминать про борщ. Разве что иногда, когда доводилось бывать у родителей на Заимке Громова.

Евдокия Герасимовна, тёща Нины и по совместительству мать её мужа Петра, готовила превосходно. До кухни невестку не допускала, разве что, как сейчас, позволяла разлить по тарелкам. Сейчас она сама прилегла в комнате, где жили молодые на общей площади с нею и двумя братьями Петра, Колькой и Сашкой. Старший брат Гришка занимал со своей семьёй вторую комнату их большой квартиры в бараке.

Вот прогудел на прощание состав с Черемхово, значит, муж скоро будет, пора накрывать на стол. Она протёрла и без того чистые тарелки, поглядела, как отблескивают силуминовые ложки со звёздочкой и надписью "г. Сталино СВРПК"и стала разливать обед.

"Эх, как не хватает своих детишек в доме…" – вздохнула Нина, вспомнив сорванцов Гришки.

Она мечтала о большой семье. Знала, что у неё точно будет пятеро деток. Две девочки и три мальчика. Ей проезжая цыганка нагадала. Нина отдала той свой любимый платок, тайно желая, чтобы пророчество сбылось. Но неустроенность быта пока не давала надежд на осуществление мечты.

Квартиру в бараке получили Гришка с Петром, когда Петю отправили на курсы дежурных по станции. Сам Гришка работал составителем, а Пётр стрелочником. Но как ни странно, в дежурные попадали только стрелочники, отучившись на специальных курсах.