Дядя Майк тащится из подвала, когда мы с мамой открываем сетчатую дверь. Его взгляд загорается, останавливаясь на мамином лице, но улыбка, которую он дарит мне, такая же теплая. Дядя Майк уступает моему отцу в росте и ширине плеч. Однако он не растерял шевелюру, и у него довольно густые волосы, светлые и слегка вьющиеся, хотя он носит короткую стрижку, а еще постоянно жалуется на неспособность отрастить бороду. Он симпатичный парень, дядя Майк; просто ему никак не удается привлечь единственную женщину, которая его интересует.

Он спешит придержать для нас дверь.

– Спасибо, Майк, – говорит мама, направляясь к лестнице. – Останешься на ужин?

– Какой дурак откажется? – Он выгибает шею, провожая ее взглядом, пока она поднимается к себе наверх. Потом переключается на меня. – Привет, малыш. Как твои отношения со льдом?

– Холодные, – отвечаю я.

– Кроме шуток. Когда отправляешься на Олимпиаду завоевывать для меня золото?

Я натянуто улыбаюсь.

– Со дня на день.

– Вот как? Я так и думал. И даже подобрал для тебя одно движение, которое непременно нужно включить в твою программу. Прямо-таки золотое. Что-то среднее между «ударом журавля» из фильма «Парень-каратист» и танцем хула[14].

Я не смотрела «Парня-каратиста», и, пока наблюдаю за тем, какие кренделя выделывает дядя Майк посреди гостиной, у меня возникают большие сомнения в том, что он сам видел этот фильм. Он чуть не врезается в журнальный столик, балансируя на одной ноге, а потом принимает такую нелепую позу, что я не могу сдержаться и хохочу – громко, от души.

– Усекла? – Он выпрямляется и, морщась от боли, потирает колено. – Я научу тебя после ужина, потому что это не так просто, как кажется.

На меня снова накатывает приступ смеха. Вот какой он, дядя Майк. Каждую субботу он совершает двухчасовую поездку из Сан-Анджело, пока мы с мамой навещаем Джейсона. Он отвлекает папу и Лору, если они ему позволяют, и всегда, всегда находит способ рассмешить меня, когда я возвращаюсь домой, даже если для этого ему приходится чуть ли не ломать кости.

Он не противится, когда я помогаю ему, хромающему, доковылять до дивана, и тут же задает вопрос в лоб, заставая меня врасплох.

– Как Джей?

Я встречаю его взгляд и, отрезвленная, сажусь в кресло напротив него.

– Все так же.

– Бедный малыш.

Я подтягиваю колени к груди, и мне хочется съежиться под его пристальным взглядом. Кроме нас с Лорой и наших родителей, никто не любит Джейсона больше, чем дядя Майк. После четырнадцати лет трезвости он снова сорвался, когда Джейсон попал в тюрьму. Он единственный, кто имеет хоть какое-то представление о том, каково это – быть за решеткой, – проведя два года в колонии строгого режима после третьего ареста за вождение в пьяном виде почти пятнадцать лет назад.

– Он держится. Я знаю, ему легче, когда он видит нас. Думаю, было бы лучше, если бы приезжали и папа с Лорой. – Я намеренно не упоминаю о возможных визитах дяди Майка. Он очень переживает из-за того, что ему отказали в посещениях из-за его давнего тюремного срока. Да и формально он не член семьи.

Дядя Майк опускает голову.

– С твоим отцом я провожу работу.

– Я знаю. Спасибо.

– Ты сказала ему, что я его люблю? – спрашивает он после паузы.

Он имеет в виду Джейсона. Я киваю.

Молчание затягивается, и я порываюсь встать с кресла.

– А как насчет фигурного катания? Настоящего. Как это шоу называется, напомни?

– «Истории на льду».

– «Истории на льду», – повторяет он с улыбкой. Я не улыбаюсь в ответ. Он наклоняется вперед. – Знаешь, я ведь пошутил насчет Олимпиады. Это ледовое шоу – большое дело. Я бы по-настоящему гордился тобой.