– Именно поэтому вы и создали свою альтернативную Игру? И рады, что нашлись те, кто разгадал вашу затею. Я имею в виду тех, кто поместил ваши опыты в галереи.

Они были уже на приличном расстоянии от Буффона, когда из двери выбежал раскрасневшийся синьор и стал торопливо догонять удаляющихся господ.

– Постойте. Прошу, избавьте меня от этих безумцев.

Двое мужчин остановились и, смеясь, взяли под руки подбежавшего к ним человека.

– Познакомьтесь, Герман, это господин Миро. Вы никак снова скрываетесь от своих коллег по цеху? – обратился он к синьору.

– О да, они невыносимы. Сегодня на Собрании Союза они опять намерены представить Манифест…

Дальше Буффон уже не слышал, о чем они говорили. Все его внимание обратилось к дверному проему, где он увидел и не поверил своим глазам… человека в соломенной шляпе с рыжей бородой и трубкой во рту. Тот выглядел усталым, немного потрепанным. Он шел один, задумчиво глядя себе под ноги и шагая немного неуверенно. Кажется, он что-то бормотал. Проходя мимо кресла, где сидел Буффон, он неожиданно остановился и поднял на него глаза. Буффон затаил дыхание. Человек в шляпе меланхолично улыбнулся в бороду. Буффону показалось, что великое пространство, разделявшее их, в этот миг вдруг сжалось, и ощутил невероятную близость и тепло этого человека. Задержавшись еще на мгновение, он поправил трубку, повернулся и зашагал своей неуверенной походкой в сторону горизонта. Буффон выдохнул.

– На сегодня, похоже, все, – разорвала тишину Дама, о существовании которой Буффон почти что забыл. Она прикрыла дверь и с загадочным видом села напротив него.

Через минуту дверь снова отворилась, и в ней показался мсье Кочубей в своем клетчатом пиджаке, оранжевом галстуке и полосатых штанах. Он подошел к столу и устроился в кресле:

– Всех приветствую, – жизнерадостно произнес он. – Всю дорогу только и думал, что о вашем замечательном кофе.

Буффон смотрел на него невидящим взглядом.


Танец Индейца, 1998. Бумага, тушь

Песнь индейца
Я дерево. Руки мои – ветви
Все выше и выше тянутся,
Прозрачную влагу облаков глотая.
Веселого бриза потоки
Жажду мою утоляют.
Лучей золотых огонь
Листья мои обжигает.
И по стану моему стройному
Древесной броней покрытому
Жар струится.
Тону я в реке любви небесной,
Жизнь я вдыхаю.
Ноги мои – корни –
Все глубже в почву уходят,
Сок земли волшебный вбирая.
Подземных источников яства
Голод мой усмиряют.
Из недр планеты поднимается
Древняя сила.
В черной мощи плоти ее
Растворяюсь я.
Птица садится на руку-ветвь,
Чувствую ее тепло.
Теперь я птица. Руки мои – крылья.
Крылья раскину и к солнцу взмою.
До него почти долетаю.
Неба море синее – жилище мое.
Ветер душистый оседлаю я.
Узоры черные на песке оранжевом –
Читаю я знаки и вниз падаю.
Ловлю ленту блестящую:
Прекрасно серебро ее холодное.
Я восхищаюсь. Она ускользает.
Теперь я змея. Тело мое в кольчуге сияющей.
Дом мой – костер песка жгучий,
В его тепле сладко нежусь я.
Звенит музыка моих украшений –
Перкуссии шорох нежный.
Шуршит и шепчет, свистит и пересыпается.
Да, я мастер песочного блюза.
Я скрываюсь в тени спасительной.
Подарил мне ее кактус пустынный.
Теперь я кактус цветущий,
Цветы мои – дети мои.
Пьют они молоко изумрудное,
Смеясь и целуя меня ласково.
Терпким нектаром они наливаются,
Пьянящим ароматом меня окутывая.
Накрывает меня с головою
Истома сладкая,
Во сне чудесном забываюсь я.
И вижу, что я младенец.
В люльке качает меня индейская женщина,
Песню тягучую мне напевая.
Руки свои к ней я тяну,
Любви и защиты желая.
Из бусин и перьев в одеждах пестрых
Лицо зарываю невинно.
Осторожно и мягко мне шепчет она,
Как к небу тянется дерево,