– Старый плут, – вырвалось у Макса вслух скорее с уважением, чем с осуждением. – И кто бы мог подумать!

Он вытряхнул содержимое чемодана в платяной шкаф. Под тяжестью журналов выдвижной ящик с шумом выехал наружу. Макс впихнул его обратно в шкаф, запер дверцу и выдернул ключ. Родителям ни к чему знать об этой находке. По-быстрому сложив вещи, он повернул регулятор отопления на минимальную отметку и во второй раз поехал в больницу.

В больнице Макса направили в хирургическое отделение, где его остановила медсестра.

– Моего дедушку уже прооперировали? – спросил он.

– Вы о господине Кнобеле? Пруссаки так быстро не палят[8], но завтра он будет первым на очереди. Анестезиолог как придет, так сразу же им займется. Вы можете спокойно отдать вещи.

На двери в палату № 207 были прикреплены две карточки с именами пациентов: «Херман Шефер» и «Вилли Кнобель».

На старике была унылая застиранная ночная рубашка, какие Макс видел только в телесериалах. Он делил комнату с пациентом приблизительно такого же возраста. В этот момент его товарищ спал. Макс подошел к кровати деда, тот, не говоря ни слова, откинул одеяло и показал на сломанную ногу в жесткой шине из пенистого материала. Макс распаковал чемодан, умывальные принадлежности отнес в ванную, а пижамы убрал в стенной шкаф. Ближе к двери в шкафу висела черная каракулевая шуба. Макс кивнул на прощание и поехал домой, терзаемый разными мыслями.

Отец тем временем вернулся с работы. Его состояние было ожидаемым – Харальд пребывал в страшном возбуждении.

– Неизвестно, как еще он в таком возрасте перенесет наркоз и операцию, да еще при скудном питании.

– Почему это он не перенесет? – возразила Петра. – Сердце работает стабильно, кровообращение нормальное. В наше время такие операции стали рутиной. Обе мои бабушки ломали шейку бедра, месяцами лежали без движения, потому что переломы долго не заживали. А умерли от воспаления легких. Сегодня медицина в подобных случаях возвращает здоровье даже глубоким старикам.

– Ну, хорошо, – не унимался Харальд. – С помощью нагелей, пластин и винтов можно как-то собрать кости, но будет ли дряхлый старик снова способен ходить? Все это означает лишь, что уже сегодня, а не завтра мне нужно начинать хлопоты о месте в доме престарелых. Завтра же наведу справки у коллег из отдела здравоохранения.

– Дедушка мог бы переехать жить к нам, – вставил Макс.

– Ты, наверное, спятил? Кто будет о нем заботиться? Твоя мать ходит на работу, меня целый день нет дома. А тебе было бы полезно серьезнее отнестись к учебе.

Эта тема всегда вызывала у Макса острую реакцию. Он хотел тут же удалиться, но отец его остановил.

– Папа, – начал оправдываться Макс, – тебе хорошо говорить! Эта учеба абсолютно бессмысленна. Я еще в школе неплохо говорил по-английски, потому что в каникулы меня часто отправляли в Австралию. Однако это не имеет ничего общего с этим дебильным «Беовульфом», которым нас мучают в университете.

Родители растерянно переглянулись. И когда Макс наконец собрался уходить, мать обратилась к нему со всей мягкостью, на какую была способна:

– Макс, в любом образовании существуют области, которые не всем приходятся по душе и которые требуют простой зубрежки. Поступи ты на медицинский, ты бы мучился с анатомией и биохимией! Нельзя же опускать руки после двух семестров!

В глубине матери сидел прирожденный пастор, и, когда речь заходила о будущем сына, за дело брался этот невидимый наставник, отчего даже ее голос менялся. Отец в роли воспитателя был больше похож на плаксивого гинеколога. Родители говорили с ним так, словно видели перед собой придурошного наркомана.