– «Кроме того, – прибавила Навани, – у нас есть причины не доверять вору, великий князь Холин».

Далинар застонал. Так вот в чем дело – в осколочном доспехе Адолина. Далинар посмотрел на Навани:

– Сможешь узнать что-то еще, попытаться их успокоить?

Она кивнула и начала писать. Далинар стиснул зубы и снова бросился на Кадаша. Ревнитель поймал его меч, а потом схватил за такаму свободной рукой и притянул к себе лицом к лицу.

– Всемогущий не мертв, – прошипел Кадаш.

– Раньше ты меня бы утешил. Теперь сверлишь взглядом. Что случилось с ревнителем, которого я знал? С человеком, который жил подлинной жизнью, а не просто смотрел на мир с высоких башен и из окон монастырей?

– Он боится, – тихо ответил Кадаш, – что каким-то образом не выполнил свой самый торжественный долг перед человеком, которым глубоко восхищается.

Они смотрели друг другу в глаза, их мечи все еще были скрещены, но ни один не пытался на самом деле усилить натиск. На миг Далинар увидел в Кадаше того, кем тот всегда был. Благородный и понимающий, воплощение лучшего, что есть в воринской церкви.

– Дай мне что-то, с чем я мог бы вернуться к священнослужителям, – взмолился Кадаш. – Отрекись от убеждения в том, что Всемогущий мертв. Если ты это сделаешь, я смогу убедить их принять твой брак. Короли поступали и худшим образом, но сохраняли воринскую поддержку.

Далинар стиснул зубы и покачал головой.

– Далинар…

– Кадаш, от лжи никому не будет толка, – произнес он, отступая. – Если Всемогущий мертв, то притворяться, будто это не так, – чистая глупость. Нам нужна подлинная надежда, а не достоверный обман.

По всему залу немало мужчин остановили поединки, чтобы посмотреть или послушать. Мечники собрались позади Навани, которая все еще вела политическую беседу с королевой-ириали.

– Не отбрасывай все, во что мы верили, из-за нескольких снов, – продолжал умолять Кадаш. – Как же наше общество, наши традиции?

– Традиции? – переспросил Далинар. – Кадаш, я тебе когда-нибудь рассказывал о своем первом учителе по мечу?

– Нет, – ответил Кадаш и, нахмурившись, бросил взгляд на других ревнителей. – Это был Рембринор?

Далинар покачал головой:

– Когда я был юным, наша ветвь семьи Холин не владела большими монастырями и красивыми тренировочными площадками. Отец нашел мне учителя за два города от нас. Его звали Харт. Молодой парень, не настоящий мастер-мечник – но все-таки он был достаточно хорош. Харт был помешан на правилах и традициях и не позволял мне тренироваться, пока я не научился правильно надевать такаму. – Далинар жестом указал на рубашку-такаму, которая была на нем надета. – Он бы ни за что не разрешил мне драться в таком виде. Надо было натянуть юбку, потом – верхнюю рубаху, а затем трижды обмотаться поясом и завязать его на узел.

Меня это всегда раздражало. Пояс, обмотанный вокруг талии трижды, был слишком тугим – его приходилось сильно натягивать, чтобы остались концы, достаточные для узла. Отправившись впервые на дуэль в соседний город, я чувствовал себя идиотом. У всех остальных такамы были подвязаны поясами с длинными, свисающими спереди хвостами.

Я спросил Харта, почему мы это делаем иначе. Он сказал: это правильный способ, единственный правильный способ. И потому, когда во время своих странствий я оказался в родном городе Харта, я отыскал его учителя – человека, который обучался у ревнителей в Холинаре. Именно он настаивал, что это правильный способ подвязывать такаму, и он, в свою очередь, научился этому у своего учителя.

К этому моменту толпа вокруг них успела вырасти. Кадаш нахмурился:

– И в чем же смысл?