– Это что такое?! – Демон пинает стол, с которого падает шар, летят бокалы, а сам стол летит в противоположную стену, – Древний, это ты?!

– Я не вмешиваюсь в жизни букашек, Демон, – Нейокен был серьезен и смотрел прямо взбешенному полубогу в глаза, – ты тоже букашка, не забывай.

– Ну, раз у нас тут шоу не получилось, то я, пожалуй, пойду. Итак долго тут просидел в ожидании ничего, – Эльф встал, поправил камзол, застегнул пуговицы на манжетах, развернулся и пошел на выход, пряча улыбку.

– Фил, почему?

Вопрос звучал глухо, будто Демон жалел о том, что сейчас произойдет. Мирраз и Филдаэр были если не друзьями, то соратниками точно. Они прошли не одну битву с Бездной, и спасали друг друга не один раз в рейдах.

Улыбка сползла с уст Эльфа, он склонил голову и не оборачиваясь произнес:

– Мир, ты хочешь, чтобы он стал обыкновенным Демонским берсерком, который побежит на край вселенной чтобы огнем и мечом выжигать порождения Бездны. Он слишком важен. Я не могу допустить, чтоб ты так глупо слил такой кадр. Извин..

Договорить он не успел, горящая секира в человеческий рост разрубила его пополам и оплавленные половинки тела с глухим стуком упали на пол.

– Не извиню.

Меня скрутило от боли, я слышал и чувствовал, как крошатся мои зубы, рвутся связки, с отвратительным скрипом расходятся сухожилия, я кричал и корчился, под заливистый смех белоголовой суки.

Это происходило вечность, или мгновение. У боли есть одна неприятная особенность – она умеет растягивать время. Красная пелена была мне одеялом, я все видел в красном свете, но в какой-то момент она начала расходиться, будто по швам.

А давай-ка, сука, я тебе помогу

Я усилием воли заставил себя игнорировать боль, я умею терпеть, научился. Попытался отключить сознание и сосредоточиться только на крохотной прорехе в красной пелене, потянул к ней руки.

Нет, это слишком больно.

Сознание начало отключаться, но меня это разозлило еще больше, и я зарычал беззубым ртом, сосредоточился на одной цели, в этой крошечной прорехе. Я представил лицо одного узбека, который улыбаясь поднимал меня за волосы, чтобы положить голову на перила набережной, чтоб очередной дружок пнул мою голову с разбега.

– Прекрати, идиот! Все идет как надо!

Это кричала Ксюха, у меня в голове, но уже было поздно.

Сначала брифинг, потом в пекло, иначе я сам правила на ходу придумаю.

В тот день я почти умер, и эта улыбающаяся рожа надолго впечаталась в мое сознание.

Помогает!

Боль начала отступать. Я со всех сих держал в голове лицо этого ублюдка и снова к нему потянулся. Просунул руку в щель, затем вторую и со всей силы потянул на себя и в разные стороны.

Получилось.

Я оказался на холодном полу. На нем были странные узоры, но ярче всего пылала красная восьмиконечная звезда, в центре которой я стоял на коленях, упираясь в пол руками. Обожженными руками, кожа была как после пожара. Розовая полужелейная субстанция в волдырях, ногти почернели.

А потом пришла боль. У меня странные отношения с болью. Некоторых она вводит в истерику, некоторых в ступор. Меня злит. Приводит в бешенство. Когда мне больно – глаза застилает ярость.

Как-то раз меня, шестнадцатилетнего, остановила пара ментов-курсантов вечером после дискотеки, я не хотел им зла, просто шел домой. Но один из них ударил меня кулаком в лоб, они оба засмеялись. Просто не знали, что нельзя мне делать больно. А больно почему-то было очень сильно, мне сорвало крышу. Набил обоим рожи, сломал руку которой меня ударили и пошел дальше. Тува, всякое бывает. Меня даже не искали.

Я подскочил на ноги, оказалось, что я весь обожжен, попробовал потрогать лицо. Сплошной ожог, волос не было.