«Нет, она не забыла и, верно, никогда не забудет прошлого», – сказал я себе немного погодя.
Конечно, она знала, что вернуть прошлое нельзя, что жизнь продолжается, и вот она – живет, хотя муж умер. Но то, что было у нее раньше, жизнь до смерти мужа – такая сильная зарубка на душе, которая никогда не зарастет, и она не хочет, чтобы зарубка эта исчезла.
Так думал я о переживаниях неизвестной мне женщины, а она все стояла неподвижно, и ничто вокруг не могло отвлечь ее – ни прохожие, ни шум деревьев, ни луч солнца, пробившийся сквозь листву на ее загорелое лицо.
Я ушел, а она еще продолжала стоять в дверях ограды. И мне больше не казалось фарсом ее внимание к могиле мужа, хотя сама она и не часто на эту могилу приходила.
6
Меня поразило то, как отъединено от всего окружающего мира и словно вне текущего времени стояла вдова подполковника на могиле мужа.
Свидание это было наполнено глубоким смыслом и чувством. Это было свидание с ним. И свидание с собою – прежней, той, которая была с ним. Свидание со своей прошедшей жизнью. И отчет перед ним и перед собой за жизнь нынешнюю. Отчет и обет, для которых есть, наверное, только два места – храм и кладбище…
В ее обет, думал я, не обязательно должно было входить дальнейшее безбрачие – живому человеку надо жить полной жизнью. И вообще смысл посещения кладбища ни в каком-то заклятии, но в том самоотчете, который делает эту жизнь достойной, истинной. Я уже приобретал опыт такой самопроверки.
Думая о вдове подполковника, я счел теперь, что она вполне могла быть, например, врачом и работать где-нибудь в военном санатории, скажем, в Крыму. Откуда и доставлялись розы на могилу. И еще могло статься, что при нем она не была такой сильной и собранной – он защищал ее, носил на руках, нежил и заботился. Но вот обвал, крушение, и теперь ей предстояло идти по жизни самой – за двоих. И он дает ей силы и благословение. А ее сердце благодарит его за все, за прошлое и настоящее…
Я ходил по кладбищу, понимая, что за каждой могилой скрыта своя история. И памятники на могилах казались мне конечными верстовыми столбами, обозначившими для некогда живых людей границу между здесь и там.
И еще я понимал, что прохожу лишь по первому кругу прикосновения к вечным вопросам бытия, на которые, возможно, и нет умственного ответа.
1961
Последнее слово обвиняемого
Судебное следствие закончилось. Председатель военного трибунала, черноволосый коренастый подполковник, объявил прения сторон и предоставил слово пожилому генерал, высокому, прямому, седоватому и лысеющему. Это был сам прокурор Округа. Он легко, привычно взошел на трибуну, как на кафедру, положил перед собою кожаную приятного кофейного цвета папку, раскрыл ее и посмотрел поверх подсудимого в зал, не вглядываясь в отдельные лица, а лишь удостоверяясь, что все мы, присутствующие на суде, затихли в ожидании его речи. Затем он сделал небольшой уважительный свободный поворот в сторону председателя и членов трибунала.
– Граждане судьи! Сегодня здесь, в этом зале, в открытом заседании происходит рассмотрение дела, глубоко взволновавшего нашу военную общественность и имеющего весьма важное воспитательное значение, которое далеко выходит за стены этого зала.
На лице черноволосого подполковника, председателя трибунала, тотчас при этих словах установилось понимающее выражение, сменившееся потом вновь бесстрастно-строгим взглядом прямо перед собой.
– На протяжении всей истории рода человеческого, – продолжил прокурор внушительно, – вопросы семьи и брака являлись в высшей степени существенными для любой общественной формации. В буржуазном обществе, в среде господствующих классов, браки – это средство увеличения состояния, это сделки, при которых любовь не играет никакой роли…