3

Мировое правительство сегодня стоит перед дилеммой. Такая предельная поляризация на тех, кто только ест, и тех, кто только работает, воспроизводит при всей кажущейся супер-современности крайне архаическую модель общества. Россия прошла такую ситуацию в эпоху гоголевских мертвых душ. За фасадом блистающих неоном прочерченных параллелепипедами офисных зданий центров мира просвечивает обрюзгшая фигура Обломова в колпаке с кисточкой или мрачная рожа Собакевича, самозабвенно пожирающего осетра. За толпами дисциплинированно тянущихся в офисы и сверкающие антисептической белизной цеха южнокорейских или тайваньских трудящихся маячит фигура бесправного крепостного, отбывающего проклятую барщину. В современном мире накапливается конфликт, восходящий ко времени основания фараоновских пирамид.

4

До тех пор, пока существуют такие социально-экономические «ножницы», которые время от времени смыкаются, перерезая жирную глотку фондовых спекулянтов, мировое правительство не может перейти к следующему цивилизационному формату, который предполагает новый порядок технологических возможностей – неограниченные энергетические ресурсы в любой желаемой точке земной поверхности, неограниченные возможности трансформации вещества, неограниченные возможности манипуляции информационным потоком, неограниченные возможности одновременной связи между сколь угодно большим числом абонентов и т. п. Такой технологический уровень предполагает гарантированную независимость от любых кризисов и потрясений, ликвидацию на корню самой возможности бросить вызов Системе.

Упомянутая дилемма сводится к выбору между тотальной мобилизацией человеческого фактора, еще остающегося вне западного мегаполиса (а это большинство ныне живущих на планете людей!), или же не менее тотальный вывод этого человеческого фактора за рамки истории – в мировую провинцию, в пустыню, в супер-гетто, где, по замыслу мирового правительства, подавляющее большинство людей с неизбежностью должны будут утратить человеческий облик.

5

Есть свидетельство того, что мировое правительство как бы опробовало и примерило оба этих подхода.

Мобилизация человеческого фактора в Третьем мире имела место в Юго-Восточной Азии – появление так называемых «тигров», пресловутое экономическое чудо Южной Кореи, Тайваня, Сингапура, бывшего Гонконга… Этим экономическим чудом «заведовала» Япония, которой в редуцированной и пародийной форме доверили в 1960-е годы исполнение ее довоенной мечты – собрать под собой всю Южную Азию, «восемь углов под одной крышей». (Побежденная в 1945 году Япония, тем не менее, осталась частью большого Запада, в который ее «за ручку» ввел после революции Мейдзи британский империализм, покровительствующий Микадо.)

К «тиграм» юго-восточной Азии в 1980-е годы присоединился неокоммунистический Китай. Он-то и стал на сегодняшний день главным полигоном глобализма по мобилизации незападного человеческого фактора в формат постсовременности. Нынешний Китай реально превратился в полюс производства продуктов мегаполисного потребления. Однако уже сейчас понятно, что развитие такой модели дальше и ее перенос на остальную часть Третьего мира чреваты больше опасностями и издержками, чем положительными сторонами.

Китай сидит на разогревающемся вулкане социального бунта. Активизация масс пока сдерживается опытной бюрократией КПК. Именно поэтому Запад пошел на сохранение коммунистической номенклатуры в Китае после краха соцлагеря. (Другой причиной, по которой мировое правительство избрало Юго-Восточную Азию как полигон для модернизации, было отсутствие в этом регионе мира значимого исламского фактора).