Может, напрасно Кабир Мухаметшин возмущался, мол, «гостинцы ему не приносят»? Разве не показал нам лысый татарин уровень жизни крестьян в середине пятидесятых годов, которые, между прочим, регулярно собирали урожай, а не бездельничали?! Какие ещё аргументы нужно добавить к желанию крестьянина добровольно остаться в тюрьме, чтобы не помереть с голоду?!

Позже нам стало известно: дело этого бесхитростного дитя природы, преданного сына Земли – татарского крестьянина рассматривали в трибунале, и советские офицеры, золотые погоны которых украшены крупными большевистскими звёздами, неусыпно стоящие на страже советской законности, вынесли приговор: «Английский, французский, бельгийский шпион, своей деятельностью подрывавший устои советской власти, приговаривается к лишению свободы сроком на 25 лет с отбыванием в колонии строгого режима, с последующей ссылкой и лишением гражданских прав сроком на 5 лет». Неудивительно, что такой спрос на работу в органах правосудия. Следователю – денежное вознаграждение, увеличение пайка, его авторитет неуклонно растёт…

История Чёрного озера тех лет укрыта непроницаемым чёрным занавесом. «Колымские рассказы» уважаемого Ибрагима Салахова^>11 частично позволяют нам заглянуть за этот полог. Какие только наказания не применяли в тридцатые годы!

Мне двадцать два года! Возраст, когда уже способен глубоко вникнуть и оценить любую новость, любое событие! Каждый человек – ценная загадка!.. Но почему-то интереснее изучать людей, распределив их на группы. Почему так произошло? В чём вина представителей той или иной группы? Легионеры, повторно арестованные, репатрианты, студенческая молодёжь. А есть одиночки, которых нельзя причислить ни к одной из групп! Санько. Украинец. В солдатской форме. Влажные губы, густые широкие брови. Разговаривает несколько манерно, любит играть словами. Этот парень безо всякого злого умысла зашёл в красный уголок воинской части и, увидев на обложке одного из журналов фотографию Ким Ир Сена^>12, крикнул: «А корейский вождь-то на обезьяну похож!» Трибунал проявил снисходительность: вместо обычного «четвертака» «осчастливил» Санько «червонцем»…

В 36-й камере, где обычно томились шесть или семь человек, я прохлаждался довольно-таки долго. Однажды в дверь камеры втолкнули плотного, округлого, похожего на пчелиный рой, сбившийся зимой в клубок, с огромными, пудовыми кулаками, с чугунной шеей и густо заросшей физиономией человека. Другие, оказавшись по эту сторону двери, робеют и теряются. Потому что для арестанта дверь – самый страшный и непредсказуемый элемент интерьера: кто знает, что ждёт за ней?! А этот… можно подумать, на парад вышел. Грудь колесом, голова гордо вскинута, кулаки сжаты. Странным был этот Шамраев!.. Пайку хлеба разламывал пополам и уничтожал за два укуса. И хотя еды давали – кот наплакал, но Шамраев и такую порцию поглощал с фырканьем, разбрызгивая слюну, кряхтя, чихая и по-обезьяньи почёсываясь. Прикурив папиросу, «убивал» её за две затяжки. Шамраев был не из наших краёв, живущие рядом с татарами русские более или менее привыкали к местным порядкам, а этому нет никакого дела до остальных – здесь он хозяин! Как начнёт рассказывать скабрезные анекдоты или случаи из личных амурных похождений, да во всех подробностях, хоть ложись и умирай со стыда! Он ни разу не рассказывал о том, кто он, откуда, за что попал сюда. А когда не рассказывают, ещё больше хочется узнать. Чувствуя повышенный интерес к себе, заключённый ещё сильнее замыкается – это неписаный закон тюрьмы. Когда Шамраев появился в нашей камере, я был уже достаточно опытным арестантом! Мы так ничего и не узнали бы о нём, если бы в один из дней к нам не подселили ещё одного арестованного. А незадолго до этого Шамраев придумал одну затею. «Сейчас обязательно кого-нибудь приведут. Как только загрохочет дверной засов, мы все прикинемся дурачками. Новичок войдёт – мы молчим, пялимся в потолок и будто ничего не замечаем!» Застучали засовы, загрохотала открываемая дверь, в камеру ввели тихого, бледного, жалкого с виду еврея. Мы – пошедшие на поводу у Шамраева тупоголовые бараны – высунув языки, равнодушно смотрим в потолок. А Шамраев, забыв про им же придуманный уговор, молнией метнулся к еврею. «Аха! Жид! Это хорошо! Была бы моя воля, я бы всех жидов по тюрьмам рассовал!» Вошедший, шумно хлопая белёсыми ресницами, замер, удивлённо взирая то на воинственно настроенного Шамраева, то на нас, с ослиным упрямством корчащих из себя полудурков. Кто-то, быстро опомнившись, поздоровался с иудеем и начал беседу… Хоть мы и исправили свою ошибку, быстро приняв Исаака Горлицкого в коллектив, но Шамраев всё равно долго бурчал вполголоса в своём углу, как преждевременно разбуженный от спячки медведь. Теперь мы понимали, кто он: этими несколькими грубыми словами он выдал в себе или полицая, или жандарма. Наверняка этот злыдень, сбежав от наказания в Татарстан, отлёживался где-нибудь на тёплой печи.