После шкафа, у окна были прибиты две полки. На них покоились тетради, школьные или студенческие. Там же лежала черная книжка с золотыми буквами на корешке: Дневник.

Я взял его и открыл наугад страницу где-то в середине:

"Пишу тебе снова. Не хватает слов, чтобы…"

Перевернул следующую страницу:

"Чудесный день! Самый лучший на свете! Я обожаю тебя, ведь…"

Страница ближе к концу:

"Зачем ты так со мной? Неужели…"

Понятно.

Хотел было закрыть и вернуть дневник на место как неожиданно увидел запись на самой первой странице:

"Давай сыграем в любовь?"

– Что-то нашел? – поинтересовался Леха, разглядывая вытащенные из ящиков трюмо рисунки.

– Да, есть… интересное, – последовал мой задумчивый ответ, и я показал ему дневник. – Возьму на пару дней, если не возражаешь? Потом оформишь протокол повторного осмотра…

– Косяк, – поморщился Леха. – Сразу внесу все, просто руки до дневника дойдут через пару дней.

– Хорошо. Если тебе все еще интересно мое мнение, это самоубийство.

– С пулей в башке? – удивленно дернулись брови Лехи. – Что-то я не вижу ствола рядом.

– Стреляли уже после. Думаю, на ноже отпечатки самой Хопко. Предполагаю, весь этот кошмар она сделала с собой сама, причем… с любовью. Она тем самым что-то показывала человеку в этой комнате. И он сидел вот здесь, на стуле рядом с трюмо.

– Хорошо, мы изучим эту версию, – по лицу друга было понятно, что он в замешательстве.

Мне неожиданно стало трудно дышать, затошнило. Я чуть ли не пулей выбежал на улицу.

Вдохнув свежего воздуха, я закурил, осмотрелся по сторонам. У входа в подъезд все также стояли полицейские, только теперь все их внимание было приковано к подозрительной группе молодежи, ныне приблизившейся к ним метров на двадцать. Пахло конфликтом.

Но мне было все равно. Я курил и смотрел на набережную. И неожиданно увидел у ограждения ее…

Отбросив сигарету, я быстрым шагом направился к девушке. Она стояла спиной, облокотившись на железную ограду, игриво переминаясь с ноги на ногу, напрягая упругую попку под персиковым коротким платьем…

Кажется, я попытался утонуть в ее черных волосах, вдыхал ее запах, целовал шею, нежно ласкал губами за ушком… Мои дрожащие руки скользили по ее груди, изгибам ее бедер, ее ногам…

Я что-то шептал ей, уговаривал, умолял… просил.

Но вот подул ветер, и девушка в моих руках превратилась в синий сигаретный дым, развеявшийся над набережной.

Я стоял один, внизу журчала вода канала.

"Давай сыграем в любовь?" – услышал я шепот.

Где-то в небе среди ясного неба послышался гром, за моей спиной крики, а затем автоматные очереди.

Апокалипсис приближался.

Алексей

C появлением Максима в моей жизни стало меньше ошибок, ибо от многих из них он меня отгораживал, если, конечно, само его присутствие в моей жизни не относить к одной из них.

Способность совершать минимум ошибок, да еще и отгораживать от них окружающих, казалось, была у него в крови, перманентно, странно. Думаю, он ни минуты не сомневался, что станет юристом, хотя не то, чтобы я могла сказать, что это было его призвание. Он не был циничен. Умел ли он врать? Только не мне.

Я часто задавалась вопросом, когда же его плюс перестанет перевешивать мой минус, когда он уже не сможет спасать меня, а я погублю его, вовсе этого не желая, но стремясь к этому всем своим существом.

Иногда я начинала рассуждать об этом вслух, он останавливал меня, смотрел как на юную выпускницу гимназии для девочек и говорил: «Оксана, в тебе лишь свет».

Возможно, я крайне на себя наговариваю, в целом с Максимом мы встретились в светлом городе, где живут только приятные люди. Точнее это я так думаю, Максим, который неоднократно видел результаты преступлений, в том числе, против жизни и здоровья, мог бы со мной поспорить. «Против жизни и здоровья», конечно, эту фразу я знаю от него.