Точно! Я хлопнул себя по лбу. Нам же задали сочинение. Я сел за стол и взял тетрадку. Мама потом сказала, что сочинение получилось на злобу дня. Я не понял, хорошо это или плохо, но мне самому оно понравилось.

Я пришел из школы. Бабушка греет обед!

Хочу ли я его съесть?

Но разрешат ли мне посолить котлету?!

Дай мне соль! Дай мне компот.

После обеда бабушка пошла вздремнуть, а я сел в крутящееся кресло и начал вертеться вокруг его оси. Сначала в одну сторону. Потом в другую. Перед глазами у меня все поплыло – я попробовал встать и свалился на пол. Когда мне стало чуть получше, я взял у бабушки на столе лупу и стал качаться на стуле, то приближая ее к глазам, то отдаляя. Все, что было в комнате, подъезжало и отъезжало с дикой скоростью. У меня снова начала кружиться голова, поэтому я встал и стал рассматривать разные вещи. Сначала я увидел, как в ковре на полу копошится крохотный коричневый жучок. Потом – маленькое пятнышко от фломастера, которым я изрисовал шкаф, когда был маленький. Затем я стал изучать корешки книг в шкафу и стоявшие за стеклом фотографии. На одной из них красивая и молодая бабушка сидит в кресле, закинув ногу на ногу. Я видел эту фотографию сто раз, но только сейчас посмотрел на нее через лупу. Я разглядел зеркало у бабушки за спиной, а в нем – объектив фотоаппарата. И вдруг я увидел человека, который держал этот фотоаппарат. Через лупу были видны уши, волосы и клетчатая рубашка. Но больше я ничего разглядеть не успел, потому что бабушка позвала меня обедать, и, судя по всему, не в первый раз:

– Сколько раз надо звать? – скорбно сказала она, прижимая к груди половник.

Потом меня забрала мама. Дома мы с ней пили какао и, свернувшись под одеялом, смотрели «Гравити Фолз». Когда я ложился спать, из окна как обычно доносились звуки объявления о том, что со второй платформы отправляется поезд на станцию… А на какую – я не расслышал, потому что заснул. И не успел подумать о человеке на фотографии.

В школе не происходило ничего интересного: я так и не понял, зачем нужно было меня туда отдавать. Каждый день после уроков мама спрашивала:

– Как дела?

– Нормально, – каждый раз отвечал я.

– Что ты делал?

– Ничего особенного.

– Ты с кем-нибудь подружился?

– Со всеми.

– Неужели ты не можешь мне что-нибудь рассказать?

На самом деле я ни с кем не подружился. На перемене все сидели и играли в телефоны. Все, кроме меня, потому что мне мама купила кнопочную «нокию».

– Но у всех в классе смартфоны! – попробовал поскандалить я.

– Не обязательно быть как все, – отрезала мама. – Зато ты книжки читаешь и знаешь, какой длины кишечник, а они – вряд ли.

И где тут логика? В общем, ходить в школу мне хотелось все меньше, поэтому каждое утро за завтраком я говорил, что плохо себя чувствую. Особенно в те дни, когда у нас была физкультура. Мама начинала волноваться. Она с тревогой смотрела на меня, щупала лоб и светила в горло фонариком телефона. Два раза она оставила меня дома. Еще два раза я позвонил из школы во время уроков и прямо перед физрой меня забрала бабушка. Я был так рад, что забыл сделать вид, что мне плохо. Поэтому, когда я по-настоящему заболел, мне никто не поверил и пришлось торчать в школе до конца уроков с температурой.

Из школы меня забрала бабушка, потому что как раз в тот день мама была на работе. Бабушка отправила меня в постель и поставила у кровати огромную стеклянную банку с клюквенным морсом.

– Надо пить и писать, – безапелляционно заявила она.

– Но я не хочу пить.

– Никаких «не хочу».

Морс оказался очень кислым, поэтому, сделав глоток, я тут же выплюнул его обратно.