– Сообщники! – ответила девочка, забыв про все обещания молчать. – Мы с ней ночью на дело ходили!

– На какое дело? – карие глаза моего работодателя вопросительно посмотрели на меня, но я не отреагировала. Потому что все еще не оправилась от того неловкого момента. Но искренний ребенок спас няню еще раз.

– Вообще, папа, это секрет! – надула пухлые губки девочка. – Но ты ведь не отстанешь, да?

– Нет, не отстану.

– Леся, – малышка дернула меня за рукав пижамы и заговорщицки понизила голос, – можно я скажу? Он не отстанет, я его знаю.

Я еле сдержала улыбку, которая грозила моментально перетечь в откровенный хохот. Поэтому, задержав дыхание, только кивнула, в знак своего полного согласия.

– Мы, папочка, ходили бутерброды воровать!

Я не знаю, что там подумал «папа», но лично я натянула плед на голову, потому что иначе рисковала бы сотрясти этот добротный дом своим сокрушительно-неженственным, зато искренним, смехом!

– Но, ты же не будешь вызывать полицию? – добил меня ее голосок, раздавшийся по ту сторону пледа, и я все-таки затряслась в нервном хихиканье!

– Я подумаю, вызывать полицию или нет, – услышала голос медведя, – при условии, что ты сейчас пойдешь со мной и расскажешь все в деталях.

– Но, папа! Я еще не доспала! – воспротивился ребенок.

– Люба, – безапелляционно возразил отец. – Ты немедленно идешь со мной.

Я вынырнула из-под пледа, чтобы посмотреть правильно ли поняла то, что происходит. Михаил Максимович совсем не улыбался. Он был серьезнее, чем когда ворвался сюда, подобно урагану Катрина в Новый Орлеан! Бедный ребенок беспомощно посмотрел на меня и обреченно, подал ожидавшему ее папе руку. Тот взял дочь и повел ее за собой на выход. Но у самой двери на мгновение задержался, повернул голову ко мне и произнес:

– А вас, Леся Прохоровна, я попрошу собрать свои вещи. Через час я отвезу вас на вокзал.

Сказал и вышел. Как будто бы воткнул в меня острый нож! За что??? Через час…

Моментально от обиды, от расстройства, от… этой вопиющей несправедливости я покраснела, словно рак, а в следующую секунду горячие слезы покатились по моим щекам! Что я ему сделала??? Покормила ребенка ночью? Приютила его у себя на кровати??? Этого нельзя было делать???

Но почему? Я же… я же не хотела ничего плохого! Вообще ничего!

Я даже не помню, как умылась и собрала чемодан. Как заплела косу и как оказалась в своем любимом, коричневом платье. По всей видимости, выбрала его на автомате, хоть в этом ища защиту от того, что со мной происходило в данную секунду. Приключение и новая жизнь закончились, еще не начавшись, причем на наиглупейшей ноте.

Вот и все. К вечеру я вернусь в родной дом, туда, где остались плохие воспоминания. Туда, где остался мой муж со своей любовницей… Туда, где царят воспоминания о погибшей маме. Туда, где разбитые мечты и место в колонии. Станислав Павлович, начальник колонии, обещал придержать место неделю-другую. Как в воду глядел.

Как в воду глядел!

Он сам зашел за мной ровно через час. Как и обещал. Я уже успела спрятать все следы от слез, умылась, припудрилась, подкрасила глаза и губы. И даже, вроде бы, выглядела не так уж и плохо, если не принимать во внимание того, что сейчас творилось внутри меня. Хоть снаружи все смотрелось вполне прилично. Я люблю это платье чуть приоткрывающее мои колени. И эти кожаные коричневые сапоги на высокой танкетке. Вместе данный ансамбль очень похож на несколько ковбойский стиль. Стиль слегка такой располневшей ковбойки, но все-таки. Однако, не смотря на мои старания, он, эта бесчувственная скала, даже не посмотрел на меня, а быстро нашел глазами мой чемодан и сумку, взял их в руки и направился к выходу. Мне ничего не оставалось, как только проследовать за ним. Молча.