Иногда он читал эти письма вслух, например:
Дитя мое!
В эту самую минуту твой папа рисует тебя в своем воображении. Я смотрю в окно: вокруг меня – снежные горы, вершины из сверкающего, кристально-прозрачного льда. Очень красиво. Над ледяными хребтами – голубое небо, такое ослепительное, что темнеет в глазах. Иногда его застилают облака. Кажется, протяни руку – и дотронешься до этих белых туманных призраков, то парящих над головой, то стелющихся под ногами. Недаром наш отряд называют «Седлающими облака».
Когда поднимается ветер, облака рассеиваются и утекают прочь, вытягиваясь тонкими лентами, похожими иногда на вереницы белоснежных овец или лошадей, а иногда – на стайки фей в развевающихся платьях. Будь ты одним из тех облаков, дитя мое, тебе удалось бы увидеть наш лагерь. Он совсем невелик, но прочно и надежно, как крюк альпиниста, закреплен на снежной вершине. Этот крюк вбит точно в линию границы, он припаян к ней намертво, и пока мы здесь – рубежи нашей родины защищены.
Приезжай сюда, когда вырастешь. Когда ты посмотришь на эти просторы, твой мир уже никогда не будет прежним…
Я слушал его прилежно, хотя почти не понимал, о чем речь. Ведь хорошие друзья должны уметь слушать, не правда ли?
Кроме чтения писем, он развлекал меня рассказами о том, что делал сегодня, чем озабочен. Как он обрадовался похвале взводного, или как старина Сун опять на кого-то наорал – чтобы понять, какой у старины Суна скверный характер, мне хватило всего пары дней. А еще он повторял:
– Вырастешь, окрепнешь – возьму тебя с собой в дозор!
Дозор? Это еще что? Впрочем, с таким, как он, я пойду куда угодно. Мне нравилось быть его компаньоном.
Сегодня братишка Хуан повел меня знакомиться со старшими. В душе я боялся, но все-таки резво потрусил к ним «на поклон». Рано или поздно все равно познакомимся, так чего же откладывать?
Братишка Хуан закричал:
– Ламу, Сэнгэ, Найя, ко мне!
Три собаки лежали у ворот и грелись на солнышке. Повиновались они безупречно: тут же вскочили и подбежали к нему.
Братишка Хуан присел на корточки, подтолкнул меня к собакам и объявил им:
– Это Дава! Ваш новый приятель. Теперь он тоже будет жить здесь, на заставе. Так что дружите с ним и не обижайте друг друга!
Собаки не очень приветливо зарычали в ответ.
– Эй! – нахмурился братишка Хуан. – Так нельзя, он свой! Давайте жить дружно. Лежать!
Он указал на черно-белую собаку:
– Знакомься, Дава. Это Ламу, что значит «фея». Она единственная дама на нашей заставе, так что обходись с ней галантно.
Я завилял хвостом:
– Привет, сестрица Ламу!
Ламу была красавицей: от носа до хвоста ее покрывала черно-белая шерсть, а по бокам головы до самой шеи, точно девичьи локоны до плеч, свисали мягкие длинные уши. Она смотрела на меня сверху вниз, а мне, чтобы видеть ее, приходилось задирать голову. Ее большие глаза цвета крепкого чая глядели ласково, и я успокоился.
Затем братишка Хуан указал на черно-рыжего пса:
– А это Найя. Это значит «горный баран». Молниеносный, как стрела. Будет тебе старшим братом!
И я опять завилял хвостом:
– Привет, братец Найя!
Найя смерил меня надменным взглядом. Сам он, конечно, смотрелся очень мужественно: все его тело – и шея, и грудь, от лап до стоячих ушей – было рыжим, и только спина – черная, как если бы он набросил на себя плащ. Еще у него были длиннющие задние лапы: мощные, мускулистые, и правда, как у баранов, скачущих по горам. Я замер от восхищения.
Наконец братишка Хуан указал мне на темно-коричневого:
– Ну а теперь разреши представить: перед тобой – сам почтенный Сэнгэ! «Сэнгэ» означает «лев». Он ваш вожак, понятно? Этот господин служит здесь куда дольше меня, так что я и сам при встрече с ним отдаю честь!