Чик, с кухни бежит мама и останавливает побоище. Она в ужасе смотрит на меня, не в силах вымолвить ни слова. Соседский паренёк без сознания валяется у моих ног. Наконец, мама бросает: «Чудовище!» – и пытается привести в чувство пострадавшего.

Чик, я крупным планом вижу лицо А́дама. Он сильно раскаивается в том, что сделал, на глазах слёзы, но прощения просит не у своей жертвы, а у меня. И я понимаю: ему лишь жаль, что он испортил праздник и напугал меня.

Проблема в том, что в момент избиения я не боялась брата. Страх пришёл позже, после разговора с мамой. Она настойчиво убеждала меня, что А́дам – монстр, и я должна перестать с ним общаться и защищать. Но как можно прекратить отношения с собственным братом, своей половинкой? С тех пор родители делают вид, что А́дама не существует, и теперь я его единственная родная душа и поддержка. К сожалению, самого главного мама добилась – я стала бояться злить брата. Чтобы уберечь его от необдуманных поступков, начала скрывать свои неурядицы с окружающими людьми. Напрасный труд – А́дам всё равно как-то узнавал о моих обидчиках.

Воспоминания немного утомили меня, и я задремала. Правда, вместо радужного сна о выпускном бале, сотканного из надежды на любовь Питера к моей персоне, я продолжила прогулку по уголкам памяти.

Нам с А́дамом по одиннадцать лет, и мы перешли в среднюю школу. После одиноких лет в начальных классах я надеюсь на новые знакомства и думаю, что наконец обрету друзей. Брат не слишком доволен моей идеей фикс иметь подружек, которые по его мнению «будут учить меня плохому». А́дам иногда похож на родителей, хотя сам этого не осознаёт. Даже если указать брату на его поведение в конкретных ситуациях, он всё равно не признается в том, что сильно похож на мать: те же интонации, те же жесты и практически идентичные доводы о том, как мне следует жить. Причём родителей переубедить гораздо легче, чем А́дама.

Я вижу, как в трепетном ожидании чуда с надеждой разглядываю новых одноклассниц, пытаясь по лицам определить, кто она – моя избавительница от жестокой социальной изоляции. И о, диво дивное, на английском языке я оказываюсь за одной партой с миловидной рыжеволосой девочкой по имени Тесса. А произошло это так.

Я, как всегда, заняла нам с А́дамом места в классе, хотя прилежным, в отличие от меня, учеником он не был и часто пропускал занятия. Мама сходила к директору до начала семестра и уведомила, что брат – чрезвычайно болезненный ребёнок, который большей частью обучается дома, но родителям хотелось бы, чтобы он числился в школе. Директор не возражал, но поставил условие: раз в семестр А́дам должен приходить и сдавать переводной экзамен. На том и договорились. Поэтому я сидела одна, ведь стул рядом со мной предназначался брату. Однако в тот год в средней школе учащихся оказалось больше, чем мест. Поэтому мисс Голдстоун – учительница английского языка – посадила новую ученицу на единственное свободное место – рядом со мной, чему я не противилась.

Я и Тесса понравились друг другу, как мне показалось, с первого взгляда. Мы так активно стали знакомиться и радоваться схожести в увлечениях и чертах характера, что мисс Голдстоун была вынуждена сделать нам замечание и пригрозить рассадить по разным концам класса. Мы вняли предупреждению и вели себя подобающе до окончания урока. На большой перемене сбылась моя вторая мечта – в столовой я сидела рядом с новоиспечённой подругой, а не в одиночестве в углу, где обедают, как известно, только фрики и отверженные школьным сообществом индивиды.

После уроков, несмотря на то что Тессу звали другие девочки, она пошла домой со мной. Оказалось, мы жили всего в паре кварталов друг от друга, что, впрочем, неудивительно для такого крошечного городка, как Даун Крик. Проводив Тессу, я направилась к своему дому, купаясь в розовых лучах надежды. «Теперь всё будет иначе, – радостно думала я. – Прощайте насмешки и одиночество! Здравствуй прекрасная жизнь, в которой есть друзья! Тесса собирается на смотр в группу чирлидинга, может, мне тоже попробоваться? Тогда мы ещё больше времени будем проводить вместе!»