Когда от неё пытались добиться устного ответа, она несла такую чушь! Учителя с закрытыми глазами ставили тройки, а в учительской пересказывали её ответы, как очередной анекдот.

– Елецкая мне сегодня такие вещи поведала, – говорила историчка. – Про сражение под Москвой она сообщила, что немцев там окружили и погнали в Германию.

– Ну и радуйтесь, что не в Китай, – философски изрекал военрук.

В девятом классе Аллочка едва не сорвала школьный спектакль, которым открывался вечер в честь Дня Победы. Режиссёром был учитель литературы. Он был молод, пришёл в школу после института, и, разумеется, не собирался долго здесь задерживаться. Да он и не задержался, но тот год всё же отработал. От скуки придумывал всякие затеи, сам увлекался, загорался энтузиазмом. Аллочка строила ему глазки, кокетничала, охмуряла – не для чего-нибудь, а больше так, для практики. Из соображений охмурения, она даже выучила небольшой стих и должна была читать его перед началом спектакля. По идее режиссёра, на последних словах стихотворения должен был опуститься задник с нарисованной декорацией, переключая внимание с чтицы на сценическое действие. Всё так и получилось, но Аллочке очень не понравилось, что в момент, когда она имела полное право сорвать овации и уже собиралась насладиться славой, зрители начали смотреть куда-то мимо неё.

За кулисами она подошла к учителю и категорично высказала ему своё недовольство:

– Анатолий Павлович, вот вы спустили, а я ещё не кончила!

До педагога не враз дошла двусмысленность фразы, но старшеклассники, стоявшие тут же в ожидании своего выхода, были детьми современными. Кто-то зажал рот руками, кто-то сорвался с места, и уже в коридоре вслед за топотом ног грохнул хохот. Учитель побагровел – то ли от неловкости, то ли от усилия удержаться от смеха. Впрочем, ему уж и не до смеха было, поскольку актёры его были полностью деморализованы и сбиты с настроя.

Спектакль начался, но зрители заметили, что с актёрами происходит неладное: выражение лиц никак не желало совпадать со словами, призванными выразить высокую гражданственность и драматизм.

Впрочем, когда Галине Георгиевне Елецкой говорили: «Ах, какая у вас дочка!», было в этих словах желание польстить, оттенок зависти явственно слышался, но чего не было, так это неискренности. Говорили: «Красавица редкостная!» И никто не держал при этом на уме, что, мол, она у вас и дура тоже редкостная. Дневник школьный не блещет пятёрками? Так толку-то от тех пятёрок? Поглядеть на бывших отличниц – много ли им с того счастья припало? Ну выучились, корпя на скучными книжками, ну получили свои распрекрасные дипломы, а что-то не больно спрос на таких Василис Премудрых. Любой начальник, глядя в её диплом, не на отличные отметки любуется, а думает: «Ну возьму я тебя, разумницу. А ты через год-полгода в декрет убежишь, и много мне прибыли с твоего ума? Да лучше я на это место парнишку без красного диплома приму. Чего не знает – научим, зато с ним надёжнее будет».

Нет, ну в самом деле – на кой ляд девке ум? Ещё можно понять какую-нибудь дурнушку в очёчках, которая боится, что замуж никто не возьмёт. И то, уж какой квазимодой для этого надо быть! А нормальной девке всего один ВУЗ и нужен: Выйти-Удачно-Замуж. И уж в этом ВУЗе Аллочка, будьте уверены, окажется непревзойдённой.

Галина относительно дочкиного ума не заблуждалась. Сама имела его в достатке и знала, что ум – не гарантия счастья. Взять её – сделала карьеру, имеет власть, материальное благополучие, но бабье счастье… где оно? Впрочем, сама виновата, что супруг так скоро перестал быть главой семьи. Может, где и хотел бы впоперёк сказать, дак разучился – всю жизнь на вторых ролях при властной и сильной жене. Ему давно уже легче соглашаться с любым словом супруги, потому как знает – всё равно по её выйдет.